Дважды с ним случался конфуз, когда он застиг половину отдела, в процессе примерки бюстгальтеров, а второй раз – утягивающего белья. Впечатлений этих Пашке хватило на долгое время вперед, и теперь он не входил, пока не услышит однозначного ответа.
После обеда Пашка, наконец, приступал к бумажной работе. Нет, что вы! Ему не доверяли сводить какой-то важный отчет или делать экономический анализ. У Пашки была огромная, еще видимо допотопная дрель и чудовищных размеров игла. При помощи всего этого набора он до конца рабочего дня сшивал документы, предназначенные к отправке в архив.
Через несколько дней присутствие практиканта в общем огромном кабинете, видимо, несколько надоело сотрудницам по той лишь простой причине, что наличие молодого человека несколько сужало набор тем для ежедневного обсуждения, и Пашка был торжественно переведен в «отдельный кабинет».
Собрав свой нехитрый инструмент, Пашка переехал. Теперь он был реально владельцем отдельного помещения. Если не считать, что помещение это было предназначено для хранения инвентаря уборщицы и отсутствия окон, то было вполне прилично. У Пашки появлялась возможность покемарить после ночных смен и почитать художественную литературу.
Круг его общения, если не считать утренних, продуктовых заказов, сузился до одного человека. Это была женщина, лет тридцати пяти, по имени Вера Ивановна. Она приносила Пашке новые кипы бумаг и забирала те, что он успевал сшить.
Они почти не разговаривали, но даже в короткие их моменты встреч, Пашка чувствовал – с Верой Ивановной что-то происходит. Он стал замечать, что с каждым днем она выглядит все хуже и хуже. Нет, здесь идет речь не о внешнем облике Веры, как и все ее сослуживицы она очень даже следила за собой. Но вот то, что происходило с ней внутри, не давало Пашке покоя.
Сам не понимая как, но он видел своим внутренним, понятным только одному ему зрением, что женщина находится на грани.
И однажды он набрался смелости и решил с ней заговорить: «Вера Ивановна, Вы меня простите, но мне кажется, Вас что-то очень беспокоит! Не знаю как, но, думаю, я могу вам помочь!».
Вера Ивановна резко взглянула на наглеца и уже хотела было уйти, но остановилась на самом пороге, замерла и, не поворачиваясь к Пашке, заплакала. Он сидел за своим заваленным бумагами столом и видел, как ее плечи мелко подергиваются в такт ее всхлипываниям. Ох, как же он не любил, когда женщины плакали при нем, это всегда делало его каким-то дураком, он не знал, что делать и говорить.
А плакала Вера из-за того, что вот уже лет пять ее муж стал сильно ревновать, а потом и бить. Воспитанная в суровых, советских нормах Вера и не помышляла о разводе, ведь у них была «прекрасная» семья и двое детей. Поэтому ей приходилось терпеть и молчать. Но последнее время становилось это делать все труднее и труднее, как и скрывать следы побоев. Больше всего Вера боялась, что муж когда-нибудь ударит ее по лицу, и вот как тогда идти на работу? Все же сразу поймут, что ее семья далеко не «образцовая» и весь имидж счастливой женщины, создаваемый ею годами, рухнет в один миг.
Она стояла и плакала, не понимая, чем ей может помочь этот пацан. Но чем больше она рыдала, тем легче ей становилось. Со слезами выходили накопленные за последние годы эмоции, ведь счастливые женщины не плачут, и она не позволяла себе этого делать!
С заплаканным лицом и красными глазами в отдел не пойдешь, оставалось только одно – пересидеть до полного успокоения здесь вместе с практикантом. Она повернулась к Пашке, взяла стул и уселась за столом напротив.
Так они и сидели и молчали. Вера Ивановна думала, как бы заставить практиканта держать язык за зубами, а Пашка боролся с нестерпимым желанием помочь этой несчастной женщине. Прекрасно видя, что на диалог она явно не настроена, тем не менее Пашка с трудом держал себя в руках. Где-то внутри себя он понимал одно – ему нужно лишь заговорить, а вот то, что он будет говорить, родится, как всегда само. Так бывало уже не раз, когда люди приходили к нему за помощью. Вся его задача, заключалась в том, чтобы своим умом не мешать потоку слов и мыслей.
Вот и в этот раз, Пашка был на сто процентов уверен, что может помочь женщине, даже не смотря на ее откровенное неприятие.
Он на секунду закрыл глаза, глубоко вдохнул и выпалил: «Вера Ивановна! Можете верить, можете нет, но я могу Вам помочь! Я уже многим смог помочь, правда не знаю, как у меня это выходит!».
Он поднял глаза и посмотрел на собеседницу, она продолжала тереть и без того красные глаза платком. Вера ничего не ответила, и Пашка принял это как согласие.
Сделав еще один глубокий вдох, Пашка начал говорить, теперь уже почти безотрывно глядя на собеседницу: «Как я уже сказал, Вы можете верить, можете нет, но я действительно вижу некоторые вещи, которые непонятны другим людям. А бывает, что и не вижу, а просто знаю! Так вот, в Вашем случае я могу сказать одно, ваш муж не такой уж и зверь, как кажется последнее время!».