Цельное чувство

Я люблю успокоенность тихого вечера,
Над рекою опаловость ласковых сумерек…

<М>ного интересных рифм и метких образов, но облик поэта не встает отчетливо мировоззрение как-то расплывается, кажется составленным из разнородных частей. Можно ждать, что оно еще определится в будущем[119]…

К моменту выхода сборника В. Брюсов вполне владел информацией, кто скрывается под псевдонимом «А Marie». В брюсовских бумагах сохранилось письмо к нему автора сборника из Парижа: судя по всему, готовя книгу «Лирика» к печати, Цетлин отправил на просмотр мэтру несколько избранных стихотворений, а быть может, и весь текстовой корпус целиком. В письме, датированном 22/4 февраля 1912 г., он отвечал на замечания Брюсова:

Милостивый Государь Валерий Яковлевич,

с радостью, гордостью и благодарностью читал я Ваше письмо, но об этом не буду говорить подробней.

Со всеми Вашими замечаньями я согласен. «Певучей бездны стон» должно было означать шум моря, в которое опускается солнце[120].

«Запас красивых слов» мне нравится, но, к сожалению, не мог ничего придумать вместо:

«Но дивной правильности линий

Ввысь устремленные стволы».

Но Вы на этой поправке не настаиваете[121].

Если же еще когда-либо одобрите что-нибудь для печати, я был бы благодарен за всякое изменение или сокращение, сделанное Вашей рукой, и заранее на них согласен.

Прилагаю одно стихотворение для «Русской мысли» и был бы счастлив, если бы оно нашло Ваше одобрение. Построение его внушено «Фонариком»[122]. Примите уверение в глубоком уважении и искренней преданности,

Мих. Цетлин[123]

В. Ходасевич в обзоре русской поэзии также уделил внимание книге стихов Амари:

Сборник, озаглавленный: A Marie. Лирика — содержит в себе несколько бледные, но красивые стихи, написанные умело и порою своеобразно.

«Я твоя» — ты сказала мне.
Дай мне подумать:
Как смешно, и страшно, и радостно…

Вообще автору хорошо удаются мотивы лирические. У него есть хорошие описания. Говоря о любви, он умеет быть простым, искренним, но не банальным[124].

В отзыве Л. Андрусона на книгу стихов Амари говорилось:

A Marie, по-видимому, человек не без дарования, и можно надеяться, если только автор молод, что из области неопределенных и расплывчатых ощущений навеянных по большей части не жизнью, а книгой, его лирика выйдет на широкую и вольную дорогу. Пока что — она чуть не вся состоит из перепевов и подражаний (Брюсову, Бальмонту, Блоку), но эти перепевы легки и звучны, и вериться, что A Marie суждено обрести когда-нибудь себя и что не вечно поэту рифмовать «кубок» и «красоту Бог», наблюдать, как «луна из серебряной лейки льет свой свет», и вслед Бальмонту выдумывать разные ненужные «лирности» и «вечерности». К книжке приложено несколько прекрасных рисунков Бурделя на мотивы танцев Айседоры Дункан[125].

Вполне сочувственно отозвался на цетлинский сборник С. Кречетов:

Неизвестный автор, человек сложной и утонченной души, любит стих и с настоящим благоговением честного художника относится к своей работе.

И стих повинуется ему, гибко и покорно принимая самые различные формы. С удовольствием отмечаю, что лексикон неизвестного автора очень богат, что затрепанных шаблонов в книге почти не встретишь, и даже в тех местах, где автор явно находится под влиянием других поэтов (нередко влияние Бальмонта и Кузмина), через навеянное ими все же сквозит что-то своеобразное. Мне думается, автор стоит на верной дороге и у него есть будущее.

<…>

Пленителен отдел интимных стихотворений «Радость», хотя и сделаны они несколько слишком в духе Кузмина.

«Мария», которой посвящена книга неведомого лирика, может гордиться этим даром… Однако же автору подобало быть строже в выборе стихов при составлении книги. Немало повторительности. Книга снабжена неплохими рисунками французского художника А. Лота[126].

Сугубо положительным был анонимный отзыв, напечатанный в иллюстративном приложении к газете «Голос Москвы»:

Стихи A Marie, кажется, только первые, еще неокрепшие шаги, но в них уже чувствуется аристократическая мягкость поступи; легкость, непринужденность ее музыки порою удивительно сильно радует слух.

Хороша и эта свойственная этим стихам «душевная тишь», та тишь, которая делает душу так похожей на глубокое, застывшее озеро; и как тут только сверкающая рябь на поверхности говорит, что озеро в своей глуби волнуется, так и тихая душа умеет говорить «сверкающими» словами, словами-искрами.

A Marie любит слово не само по себе, а любит слова потому, что они — вспыхивающие искры, зажигающие и освещающие душу[127].

«У деревьев весною кору надрежь…» С. 6. МД: 12. Образ надрезываемой древесной коры повторяется в стихотворении Амари «Далёко, одна на кладбище, лежишь ты…» (сб. «Глухие слова»).