Цельное чувство

Семисвечник, гори, светись.
Наклонись над книгою вечной,
Там вначале гремит «брейшись»
Громовой красотой бесконечной.
Каждый день недели молись.
Жизнь, гори, прояснись, просветись,
Как светильник святой семисвечный.

Памяти Мицкевича

Ты родина ль великого Адама,
Не прежняя, другая, злая Польша?
Он не поверил бы. «Нет, бред Бэдлама, —
Сказал бы он, — лжи не придумать больше!»

Он был певцом, пророком, пилигримом.

В его мечтах Польша была Мессией…
И вот она, гонимая, к гонимым
Безжалостна! И делит стыд с Россией.

Адам, Адам! Ты, спящий там в Вавеле,

Венчающем прекрасный древний Краков,
Когда б проснулся ты, о, неужели
Спокойно б ты смотрел на грех поляков?

Нет, бросился бы ты под колесницу,

Которая чужих, но слабых давит.
Или простер, как властелин, десницу,
Чтоб удержать коней и тех, кто правит!

О, мой народ! Опять година скорби.

Прибавишь к старым ранам снова раны.
Но не погибнешь ты: ведь в бедной торбе
Странника-торгаша есть талисманы.

Те талисманы — вера, сила духа.

Они — ковчег твой среди злой стихии.
И явственен для внутреннего слуха
Призывный рог незримого Мессии.

Летом

Хорошо нам летом жить,
Утром слышать птичьи свисты,
Жить да жить и не тужить,
В лес тенистый уходить,
Спать под шелест многолистый.

Травы мягкие растут,

Посмотри, как гусеницы
Целым тельцем вверх ползут,
Терпеливо ждут и ждут,
Чтобы бабочками взвиться.

Ткут воздушно паучки

Паутинки тонкой нити.
Тише, тише, башмачки!
Осторожней, каблучки, —
Муравья не раздавите.

Муравьев не легок труд:

Целый день, не отдыхая,
Там и тут, и там и тут,
Все ползут, ползут, ползут,
А куда ползут, не знаю.

Тост (За артистов Художественного театра)

Никогда я в жизни не забуду,
Сколько я еще ни проживу,
Это упоительное чудо,
Этот сон прекрасный наяву!

Буду помнить Книппер темный голос;

Южная в нем ночь и всплески волн.
Страстью, что страдала и боролась,
Умною он ласковостью полн.

Буду помнить Лилину я в Ане

(Диких роз колючий, нежный куст)
И слова великих упований
К Дяде Ване с девических уст.

Машу, нюхающую по-мужски,

Милых, грустных, бедных трех сестер,
Шуйского и Фокерата, Лужский,
Лет ушедших ряд в душе не стер.

И со мной. Вишневский, Ваш Антоний,

И с собой как малый груз влеку
Москвина — блаженного на троне
И его лукавого Луку!

Леонидов, пламенный Бурджалов,

Чувством меры полнящий гротеск.
Несравненный чародей — Качалов,
Коренева — глаз лазурный блеск!

Образов я всех не перечислю —

Что скажу, «волнуясь и спеша»?
Но о Вас, о Вас еще помыслю,
Станиславский, — общая душа!

Саше