Целое лето

— Ничего подобного, — сказал Аспирант наконец. — Машина идёт по трассе в сторону Астрахани.

— У вас там маячок? — догадался Олег.

— Ну конечно. Непонятно только, что ему делать в Астрахани… впрочем, он ещё на полпути. В общем, ясности нам это не добавило. Всё, господа офицеры, на этом полагаю совещание оконченным. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись, оправиться.

— Э-э… Всеволод Владимирович, вы здесь ночуете? — спросил Сергеич.

— Нет, — сказал Аспирант. — Пойду мать навещу. А что?

— Вопрос чисто бытовой. Но раз нет, то и вопроса нет…

4.

Дрожь покинула Глеба только через час. Или через два. Он не помнил, как оказался дома — смутно начал вновь воспринимать себя только уже по ту сторону двери, сначала подпирающим её спиной, потом — просто сидящим на полу… Пожёванная по локоть рука болела очень сильно, её жгло и дёргало, но страшно было даже прикоснуться к ней, не то чтобы снять куртку и посмотреть. И ещё страшно было от того своего состояния полнейшего ледяного спокойствия… Потом, сжав зубы, он всё-таки стянул с себя грязную рваную окровавленную куртку. Рука, как ни странно, выглядела сносно. Была она сплошной синяк, сочились сукровицей множество ссадин, всё опухло — однако же серьёзных ран не видно, пальцы сжимаются и разжимаются… в общем, нет оснований для паники, надо промыть и чем-то обработать… а если волк бешеный? Какой другой ещё прибежит в город? Да нет, ерунда, это чей-то домашний был — и потерялся…

Шипя, он обмыл руку под тёплой водой, потом обмотал маленьким полотенцем. Обработать, обработать… что-то же такое рассказывали на ОБЖ… Он поискал в ванной, потом в холодильнике. В холодильнике обнаружилась бутылочка с фурацилином. Годится, неуверенно подумал Глеб. Он понюхал жёлтую жидкость. Пахло противно, но не спиртом — спирта он опасался, если честно. Тогда Глеб вылил бутылку на полотенце и уже мокрым снова обмотал руку. Прикосновение холодного было даже приятным. Пока он всё это проделывал, несколько раз звонил домашний телефон, но подойти Глеб не мог. Ладно, надо кому — перезвонят… Потом он нашёл чистый полиэтиленовый пакет, натянул его поверх полотенца, обмотал скотчем и решил, что пока сойдёт. И только после этого посмотрел на себя в зеркало.

Да, видок… Падая, он пропахал скулой асфальт, там тоже была чёрно-красная ссадина и синяк вокруг. Красава… Лицо мыть было почти не больно, так, щипало. Он решился и помыл ссадину с мылом. Щипать стало сильнее, зато ушла грязь. Подумал, что эту можно прижечь йодом, не страшно, полез искать йод и не нашёл. Ну и ладно, так заживёт.

И тут запел айфон: «I follow rivers…» Это была мать.

— Да, — сказал Глеб. — Привет, мам. Я слушаю.

— Как у тебя дела?

— Нормально. Сходил в школу.

— Так сразу?

— Ну ты же знаешь бабушку. А у тебя как? Таблетки пьёшь?

— Не хами.

— Я просто спрашиваю. Не хочешь, не говори.

— Пью. Всё нормально со мной. Как бабушка?

— Вообще-то бабушка сейчас в больнице…

— Что?!.

— Да ничего страшного. Давление подскочило. Я у неё был, недавно пришёл…

— Какое давление?

— Кровяное.

— Я знаю, что кровяное. Цифры какие?

— Она не сказала.

— Речь теряла?

— Ну… ненадолго.

— Понятно. Я сейчас еду.

— Что? Да что ты выдумы…

Гудки.

Глеб попытался позвонить обратно — приятный голос объяснил ему, что для этого не хватает средств на счету. Вот чёрт… компа у бабушки нет, чтобы пополнить счёт из кошелька, а где тут найти терминал, да ещё среди ночи… Стоп. Можно позвонить за счёт матери, можно взять кредит. Он стал вспоминать нужные номера — и тут грянул дверной звонок.

— Кто там? — спросил Степан через дверь.

— Это я, Алина Сергеевна, я вам звонила, — сказала Алина.

— Алина Сергеевна… Да, помню. Но уже поздно.

— Степан Григорьевич, я не отниму у вам много времени.

— Что у вас за дело?

— Я учитель истории в школе, и я краевед. Вам говорит что-то дата — четырнадцатое мая шестьдесят восьмого года?

— Вы с ума… Входите.

Степан щёлкнул засовом, рывком распахнул дверь. Алина вошла. Он высунулся наружу, коротко огляделся, захлопнул дверь и задвинул засов.

— Вы совсем с ума… — он оглянулся. Алины в прихожей не было. — Вы где?

— Здесь, — отозвалась она из коридора. — Как чисто у вас, Степан Григорьевич. Чаем не угостите?

— Да, конечно…

Он уже начал испытывать беспокойство, но беспокойство он испытывал при встрече с любым человеком. Однако здесь было что-то другое, чуть-чуть другое.

Учительница-краевед уже сидела на кухне, спиной к нему. Степан зажёг газ под ещё горячим чайником, поставил на стол вторую кружку.

— Только извините, у меня к чаю мало что…

— Не страшно. Может, у вас есть кофе? Растворимый? Было бы хорошо.

— Где-то есть… я его редко пью, только когда погода… Да, вот он.

— Спасибо. Так что вам…

— Стоп-стоп. Сначала я. Почему вас интересует эта дата?

— В этот день в Тугарине произошло много необычных событий.

— Да. Много.

— Вы же писали об этом?

— Писал. Но опубликовали не то, что я писал, а чушь, полную чушь. С журналистами невозможно иметь дело…

— Да, конечно. Вы присядьте, Степан Григорьевич. У вас чай остынет, пейте.

— Да не страшно, я и холодный…

— Вам такие слова знакомы: «Здесь красивая местность»?

Степан вздрогнул.