Целое лето

Во всяком случае, с Яшей мы бы точно не пересеклись. А сейчас мне внутренний голос нашептывал, что Яша, может быть — первая моя большая удача за все эти годы.

Почему я так думал? Да чёрт его знает. Нипочему. Как-то оно само так думалось.

Я приподнял кружок на плите, бросил окурок в огненное нутро печи (почему-то в голове возникло словосочетание «огненная мякоть» — по аналогии с «арбузной мякотью», что ли) и пересел к столу. Пошарил внизу, добыл ещё одну бутылку. Налил себе полбокала, покрутил, понюхал, лизнул с некоторой опаской: а вдруг проклятая шибутуха испортила не восприятие, а сам напиток? Нет, не испортила… «Вы уже перестали пить коньяк по утрам — да или нет?» Нет, не перестал. И не собираюсь. Начальство смирилось…

Интересно, что там могло случиться настолько важного, что моё присутствие необходимо?

Вру. Не интересно.

Это просто дело, которое нужно делать. Упереться рогом — и делать.

Если бы суть происходящего требовала от меня долгих размышлений, шеф не поленился бы и написал ещё одну эсэмэску. А раз не написал, значит, нужна просто моя тушка. Чтобы её куда-то послать, скорее всего.

Народу у нас мало, вот что.

Да и из тех, кто есть, половину нужно повыгонять.

Я стал думать, кого бы выгнал, будь на то моя воля, и упустил момент, когда за окном вдруг совсем потемнело.

А потом хлынул ливень.

Вот это было уже совсем некстати…

Веник невнятно заворчал и с шумом повернулся на другой бок. Дождь молотил по крыше и в окно. Под такой аккомпанемент можно спать сутками.

— Уже льёт? — приподнялся Яша. — Хорошо… Заполдень снег стает, и пойдём-ка. А ты, смотрю-ка, всё пьёшь?

— Приходится, — сказал я.

Яша присел к столу напротив меня. Он был маленький и, казалось, выглядывает из-под стола.

— Вижу, — сказал он. — Ой-ёй, как тебя сгрызли… Кто это так смог-то? Никогда не видал…

— Враги, — сказал я.

— Оне ведь и не враги тебе… — задумчиво сказал Яша. — Оне… — и он замолчал.

— Я тебе понемногу всё расскажу, — сказал я. — С самого начала. Только не сейчас, хорошо?

— Мал-мала поправить, ли чо?

— Не знаю, Яша. С руки ли сейчас, перед дорогой?

— Так а чо? Я всё твоё не сдюжу, а края подлатаю, вреда-то не будет. Хошь?

— Ну, если не трудно…

— Тогда проси.

— Как?

— Да просто: Яша, мол, подлатай-ка.

— Ну… Яша, подлатай меня, пожалуйста.

— Глаза опусти-ка… так… не смотри. А то совсем закрой. Хха… хххааа… ии… хххааа…

Он обхватил мою голову и сильно сдавил пальцами. Мне показалось, что кости прогибаются внутрь.

— Х-ха! Тьфу, тьфу, вон пошло-ка… Всё, Лёха, всё, не падай…

Я вроде бы и не падал, но оказалось, что стою на коленях, держась за край столешницы. Ни рук, ни ног я не чувствовал, а чувствовал лишь раздувшийся мочевой пузырь, с которым мог и не совладать. С трудом, почти на четвереньках, я добрался до двери, выпал на крыльцо, успел расстегнуть штаны — и слился с ливнем. Бог ты мой. Из меня текло, текло, текло не переставая, я уже начал беспокоиться, что это никогда не кончится, но наконец напор спал…

Совершенно без сил, но при этом как будто скинувший тяжеленную ношу, я вернулся за стол. Яша очень серьёзно на меня смотрел. Кстати, глаза у него были не щёлочки, а вполне такие круглые — как иногда встречаются у японцев.

— Виш, — сказал он. — Сколько лишнего в себе держал. Ничо, помаленьку я тебя очиню…

И тихонько засмеялся.

И тут снова запел мой телефон.

3.

Вертолёт прилетел не в полдень, а часа в два — непогода продержалась чуть дольше, чем Яша предполагал. Мы уже полностью собрались, сидели на берегу, грызли вяленую оленину и по очереди смотрели в небо. Веник решил, что останется здесь: когда ляжет нормальный снег, он на «буране» переберётся в основную свою избу, километрах в восьмидесяти отсюда, там и будет зимовать; ну а мы с Яшей…

Как получится.

— Однако, летят, — сказал Веник, приподымаясь. — Запалим-ка…

Я взял подготовленный факел, отвинтил крышечку, дёрнул шнур. Шнур выдернулся без сопротивления. Больше ничего не произошло.

— Отсырел, собака, — сказал я и полез за следующим.

— Щас мы костерок… — начал Веник, но Яша сказал:

— Стой-ка.

Он замер. Потом развёл руки в стороны, приподнял голову и застыл. Так он простоял несколько секунд. Потом встряхнулся — почти как собака, выбравшаяся из воды.

— Нет, — сказал он. — Ничо. Ничо, так… поблудилось…

Вертолёт уже был слышан ясно. Через пару минут, а то и раньше, он будет над нами. Веник полил на заготовленную костровую кладку бензином из бутылки, потом отошёл и бросил туда спичку. С хлопком взвилось красноватое пламя. Я проковырял ножом картонную крышечку факела и отправил его туда же. Зашипело, и из костра выплеснулась вбок струя густого тяжёлого оранжевого дыма.

Вертолёт — Ми-2 — появился из-за поворота реки, прошёл над нами, развернулся и медленно вернулся. Вода поднялась метра на два, и сесть он мог только на мысу, образуемом небольшой излучиной — здесь мы его, собственно, и ждали.

Вертолёт завис, пилот помахал на нас рукой: отойдите, мол, подальше. Мы отошли. Медленно машина опустилась на галечник, подняв тучу водяной пыли. Вскинув ношу на плечи, мы с Яшей наскоро обнялись с Веником и пошли к вертолёту.