Читаем Целоваться запрещено! (сборник) полностью

И они посмотрели друг на друга. Анина мама села за стол напротив. Помолчали. Солнце садилось. Тепло. Где-то за деревьями, в санатории, начинались танцы, и слышалась музыка – издалека она казалась красивой и задумчивой.

– Ты меня, конечно, не помнишь, – начала Анина Мама.

– Почему? Помню я тебя прекрасно. Я всегда все помню, – словно пожаловался человек.

– Если бы ты знал, до какого края дошла Елена после твоего исчезновения, – сказала Анина мама и закурила, морщась – от дыма ли, от воспоминаний. – До какой нищеты, и физической и духовной. Иногда она по два-три дня жила у меня, и мы даже не разговаривали...

Человек положил руки на стол и щекой на стол лег, отвернулся. Заскучал.

– И не потому, что она все время или пила или бредила. Просто я не могла сдержать слез, глядя на нее. И когда она уходила, исчезала, всегда под утро, на рассвете, в мороз или летом... Заболевала и была разбита на несколько дней.

Помолчали опять.

– Ты понимаешь, что это все ты? – негромко, как бы мимоходом спросила мама. – Ты знаешь, что с тебя спросится?

Человек не пошевелился.

– Негодяй, – также мимоходом и негромко сказала Анина мама. Встала и забрала пачку сигарет со стола.

И тут нервы ее не выдержали.

Застонав от ярости, она принялась колотить человека худыми острыми кулаками, таскать за волосы, теребить за одежду.

Он не противился, не пытался защищаться.

Устав, женщина заплакала, и человек обернулся к ней, глядел безумным, горячим от слез взглядом.

Плакали вместе, держась друг за друга, обнявшись. Долго. Хорошо плакали. Потом умывались из железного рукомойника. Анина мама пригладила волосы, высморкалась в платочек и сказала:

– Уезжай отсюда, а?

Человек очень тихо ответил:

– Нет.

<p>47</p>

Рассвело. Трое встретились у водокачки. Девочки стучат зубами. Человек укутывает их шалями. Пьют чай из термоса.

<p>48</p>

Начинаются рассветные блуждания в туманных лесах и полях.

И опять – мусорный перелесок, ручей в овражке и поле. Трое идут через поле. По узкому мосту через мелкую бедную речку.

После поля – другой, дальний, менее вытоптанный лес. Стволы елей – лиловое, черное и зеленое. Бузина уже поспела – июль кончается.

Долго-долго поднимаются в гору. Выходят – поле опять. Большое. И лес темнеет вдали. Они пересекают поле и входят в лес.

Лес мертв. Болел ли он и умирал постепенно или умер сразу – однажды уснул на закате и не проснулся? В лесу тишина – никого-ничего. Сухие ветки и коричневый мох. И отовсюду – из-за стволов, голых веток и поваленых бревен – выглядывает ржавое железо. Обрезки труб, газовая плита кверху ножками, остов автомобиля, исковерканное ржавое неизвестно что, экскаватор, протянувший ржавую клешню и замерший.

Ржавой рухляди становится все больше, она молча таращится на путников, а они идут молча, не глядя друг на друга, боясь вскрикнуть от страха – ржавчина ждет испуганного вскрика, чтобы ожить, обступить тесно, не выпустить никогда из мертвого леса.

Впереди брезжит светлое.

<p>48</p>

Это поле. Оно огромное. Такого они не видели еще никогда. На поле – трава и цветы, и тропинка тоже травой заросла. Кончается поле обрывом, крутым откосом, оттуда очень далеко видно, и кажется, что ты на самом верху, а все – внизу.

И на краю поля, у обрыва, стоит старый маяк. Обросший мохом понизу. Штукатурка потрескалась, облупилась, виден темный кирпич. Тяжелая дверь приоткрыта, трое входят и по железной винтовой лестнице пробираются на самый верх, где окна на все стороны света. Сквозь худую крышу видно светлое небо, там, в вышине, над полем, расцветает летний день.

В небе вскрикивает большая птица и хлопает крыльями – от радости, что старый маяк найден, человек не обманул, и ушедшее море – правда.

Поднимается ветер...

<p>49</p>

От ветра хлопает окно в доме. Сонная женщина в ночной рубашке шлепает босиком по полу, закрывает окна. Осторожно, тихо открывает дверь в комнату. Заглядывает. Комната девчачья – с портретами певцов и мягкими игрушками. Женщина смотрит на кровать. Кровать не застлана и пуста.

<p>50</p>

Родня Амаранты – коренастые, короткопалые, хозяйственные – закатывают банки на терраске, тесной от этих самых банок. Мама Ани – худая, высокая, с тонкой сигареткой в руке, заглядывает на терраску. Это вызывает переполох, Амарантина родня принимается носить стулья и пепельницы, здоровается с Аниной мамой, и прежде чем протянуть руки, вытирает их о полотенца и фартуки.

Анина мама и Амарантина родня беседуют, договариваются о чем-то, согласно кивают.

<p>51</p>

Анина мама стала добрая-предобрая.

Перейти на страницу:

Похожие книги