Целуй меня

Когда мы подходим к камере Анны, я жду, что почувствую хоть что-то – предвкушение встречи или страх, – но ничего не чувствую. Дверь открывается, и я вижу ее, съежившуюся в углу кровати. Русые волосы скрывают лицо. Невзрачная серая толстовка и спортивные штаны, кажется, добавляют ее виду худобы и некой болезненности. Это первая моя встреча с Анной лицом к лицу со времен нашего детства. Ее глаза глубокого синего цвета встречаются с моими, и я вижу вспыхнувшую в них надежду. На секунду я снова становлюсь тринадцатилетней девочкой, отчаянно вцепившуюся в свою восьмилетнюю сестру, которую от меня забирают. Я снова вижу слезы, текущие по детским розовым щечкам, и на мгновение вздрагиваю, словно от удара током. Но я гоню прочь все чувства и эмоции. В данный момент она для меня никто.

— Держи ее, — говорю я.

Саша подходит к Анне и толкает ее спиной на кровать.

— Уна? — ее голос тихий и слабый.

Я вынимаю нож из закрепленных на бедре ножен, обхватываю запястье Анны и прижимаю ее руку к тонкому матрасу.

— Уна, пожалуйста, — шепчет она, и слезы текут по ее лицу.

— Лежи смирно. Это быстро, — говорит ей Саша.

Я собираюсь с духом и быстро прижимаю острый, как бритва, клинок к мизинцу моей сестры. Лезвие прорезает кость, и Анна кричит. Матрас под ее ладонью пропитывается кровью. Я комкаю край одеяла и прижимаю к ране.

— Держи.

Анна рыдает, заливаясь слезами, и трясущейся рукой прижимает одеяло к ране.

Не в силах смотреть на нее, я забираю отрезанный палец и, выходя из камеры, говорю Саше:

— Пришли кого-нибудь обработать рану.

***

Мы с Сашей стоим по обе стороны от Николая. Напротив – Рафаэль с двумя своими людьми. Снег подтаял, и вокруг слякоть. Мы встречаемся на крыше заброшенных гаражей, и уныло-серый пейзаж напоминает о том, что русская зима подходит к концу.

Глаза Рафаэля встречаются с моими, и его лицо становится напряженным, а плечи опускаются, словно под тяжестью невидимого груза. Он переводит взгляд на Николая.

— Я предлагаю вам вполне приемлемые условия, но мне нужны доказательства того, что она еще жива.

Николай запрокидывает голову и хохочет.

— Твои требования никого не волнуют, — высокомерно произносит он. Рафаэль – влиятельный человек, босс картеля, но в окружении своей «Элиты» Николай считает себя богом. — Вот, — он достает что-то из кармана и бросает Рафаэлю. Пластиковый пакет, в котором лежит палец Анны.

При виде этого густые черные брови Рафаэля сходятся на переносице.

— Это, что, шутка?

— Конечно, нет. Видишь, срез совсем свежий. Только сегодня утром отрезан, — Николай разводит руки в стороны.

— Это не доказывает, что она жива, — Рычит Рафаэль, и в этот момент все его чувства отчетливо читаются на его лице. Он любит ее. Тогда меня это взбесило, а теперь я считаю это глупостью, он ведь даже не пытается скрыть свои чувства. Рафаэль демонстрирует свое уязвимое место, которым Николай непременно воспользуется.

Подойдя ближе, Николай усмехается и, прижав ладонь к груди, говорит:

— Клянусь честью. Уна лично его отрезала.

Рафаэль переводит взгляд на меня и, подняв в руке пакет, сквозь зубы спрашивает:

— Ты это сделала? — в его голосе звучит явное обвинение.

Я борюсь с желанием оправдать свой поступок. Нельзя показать Николаю, что меня это сильно волнует.

— Ты хотел доказательство того, что она жива. Теперь оно у тебя есть, — говорю я. — Мне кажется, потерять палец, но обрести свободу – это неплохой обмен, — голос мой звучит ровно и совершенно безэмоционально. Рафаэль переводит взгляд с меня на Николая и обратно. Я вижу, как он мысленно складывает все детали, пытаясь сопоставить женщину, стоящую перед ним сейчас, с той, которую узнал когда-то.

— Она любит тебя, — почти рычит Рафаэль.

— Любовь – это слабость, Рафаэль, — приподняв бровь, я подхожу к нему ближе. — И ты тому доказательство. Заключить невыгодную сделку только ради моей миленькой сестрички…

Губы Рафаэля растягиваются в легкой ухмылке, и он переводит взгляд на Николая.

— Так мы договорились?

Николай склоняет голову набок.

— Договорились.

Я едва сдерживаю вздох облегчения, ведь только что Рафаэль выкупил свободу Анны.

Фигуры Николая постепенно, одна за другой, покидают шахматную доску. Неро, Анна и мой сын уже вне игры. Значит, скоро мы останемся с Николаем один на один.

Глава 30

Неро

Я просыпаюсь от звука – еле слышного шороха, раздающегося из динамика радионяни, после чего она отключается. С бешено колотящимся сердцем я хватаю лежащий на тумбочке пистолет. Я никогда не отличался спокойствием и уравновешенностью, но появление ребенка – это стресс, не поддающийся описанию. А поскольку моего Данте разыскивает этот русский псих, я не имею права рисковать.

Тихо покинув спальню, я выхожу в коридор и вижу Джорджа, свернувшегося калачиком у двери в детскую. Нахмурившись, осторожно отрываю дверь и в свете ночника вижу темную фигуру в капюшоне. Подняв пистолет, прицеливаюсь, но вдруг замечаю, что незнакомец держит на руках Данте! Стиснув зубы, я опускаю оружие, с тем же успехом чувак мог держать в руках мое гребаное сердце.