И будто в ответ, за дверью послышался шум, крики. Я рванул дверь на себя и в меня врезалось что-то небольшое, толстое и лохматое. Едва сдержав крик, я машинально отшвырнул от себя это нечто и тут, откуда-то сбоку, прямо в полете, как в куропатку в охотничий сезон, в этого лохматого врезался огненный шар. Я рванулся в комнату, опасаясь, что и Михалыч мог оказаться там и огляделся. Никита стоял у окна, с совершенно обалделым видом, а недалеко от него стояла жуткого вида бабулька, потирающая руки. На полу лежал толстый и уже хорошо прожаренный бес, а на кровати валялась матушка настоятельница с ножом, торчащим из груди.
Картина маслом. Меня чуть не стошнило.
— А енто хто ето такой к нам пожаловал? — раздался старческий скрипучий голос.
Бабу Ягу я уже видел, но только издалека, с чердака Борова, а вот так, вблизи, оказался к ней впервые. И очень пожалел об этом — страшная, как моя жизнь, до появления в ней Вари. И как только Никита с ней уживается?
Я отвесил ей уважительный поклон, кто ее, старую, знает, еще зафигачит в меня файербол, и замер, совершенно не представляя, что теперь делать.
— Бабушка, — вовремя вмешался Никита, — это…
— Захаров Федор Васильевич, — перебила его бабка. — Попался, голубчик?
О, я знаменит?
— Да я тут это… — улыбнулся я, стараясь казаться спокойным, — Мимо проходил. Слышу — крик, шум, вот и решил вам помочь.
— Помощничек какой нашёлси, — заскрипела бабка.
— Ну, а что? Кто беса под ваш шар огненный кинул? И заметьте, как удачно прицелился, точь в точь в ваш шарик попал, бабушка.
— Ох и ловкач, — захекала старая карга. — А вот посмотрим, как таперича в тебя мой шарик полетит!
— Бабушка! — заорал Никита. — Не надо! Стоп! Прекратить самовольный отстрел неизвестных элементов!
— А чавойта ты в ём неизвестного увидел, Никитушка? — удивилась бабка. — Вражина он, как есть Кощеев прихвостень.
— Чего это прихвостень? — обиделся я.
— Бабушка, — строго сказал Никита. — Криминальная ситуация обострилась настолько серьезно, что мы не вправе сейчас разбрасываться любыми источниками информации. Поэтому в интересах следствия, мы должны отпустить этого гражданина, тем более что никаких фактов причастия его к данному противоправному действию нет, а творить самосуд и устраивать милицейский произвол нам не позволяет честь мундира.
Бабка, открыв рот, умиленно слушала тираду участкового, а он тем временем, незаметно сделал мне знак рукой мол, уматывай ты отсюда, да поскорее, пока бабка не очухалась. И я маленькими шашжками, притворяясь невидимым, двинулся спиной назад к двери и точно бы врезался в неё, если бы меня не направила на верный путь крепкая рука деда.
Но тут бабка как раз очухалась и сразу же заметила деда:
— А, Михалыч! И ты тут? Ну, здорово, старый хрыч!
— Отстань, карга, — сплюнул дед. — Не до тебя сейчас. Пошли, Федька.
И он, ухватив меня за рукав, потащил по коридору, по пути закрывая другой рукой мою, отвисшую от удивления, челюсть.
— Давай, внучек, поднажми! Там сейчас стрельцы ворота закроют, а Машка Марьяну в лесу ужо стережёт, нас через стену не перетащит!
Едва мы добрались до балкона, как сзади раздался топот и к нам выбежал участковый.
— Вы как, прямо со стены прыгать будете или тараном ворота пробивать? — спросил он ехидно и, перегнувшись через низкое ограждение, прокричал вниз: — Еремеев! Пропусти вот этих двоих! Понял?
— Слушаюсь, батюшка воевода!
— Спасибо, Никит, — торопливо пробормотал я. — Давай, до встречи!
— Увидимся, — бросил он мне уже в спину.
На лесной тропинке Вари уже, к моему великому сожалению, не было. Как и Маши с царевной. Только Олёна выскочила из-за кустов нам на встречу:
— Целы? Ну, хвала всем богам!
— Да чаво нам сделатси, внучка, — успокоил ее дед.
Я смотрю, он к Олёне стал получше относиться после того, как она помогать нам стала. Да и у меня, честно говоря, отношение к ней меняться стало. Нормальная девушка на самом деле, только вляпалась в это бесовство Кощеево, ну, да это с любым случиться может. Я, вон, тоже не на Папу римского работаю.
— А Варя… ну, остальные наши где? — спросил я у Олёны.
— А они, батюшка, в Лукошкино побежали. Маша шепнула, что Марьяну лучше поскорее спрятать, пока ей очередная блажь в голову не пришла, — Олёна покачала головой. — Очень взбалмошная девушка, вся в сказках, в мечтаниях, а реальной жизни и не видит.
И бесовка грустно вздохнула.
— Да ладно тебе, Олён, — попытался успокоить её я. — И у тебя будет всё хорошо. Кощей же обещал.
— Пойдемте ужо, — поторопил нас Михалыч. — Потом наговоритеся.