Цемах Атлас (ешива). Том первый

Валкеники шумели. Люди не хотели верить, что мать оставила грудного младенца и что ее муж, набожный еврей, пятнадцать лет не посылал ей разводного письма. Компания Исроэла-Лейзера еще больше раздула эту историю. Эти уголовники чувствовали себя обманутыми. Они думали, что Исроэл-Лейзер на старости лет с покаянием вернулся к вере. Он хочет откупиться от Бога и поэтому приближает к себе ешиботника, каждую субботу бесплатно дает ему жрать и орет:

— Рубай, только не надо ржать, как лошадь.

Однако выяснилось, что старый ворюга делает все это отнюдь не с богобоязненными целями. Где двое, там он появляется третьим, чтобы обгрызть косточку. Он услышал от паренька историю о том, что его маменька собирается приехать за ним, и сообразил, что ему стоит быть причастным к этому делу. За зиму Исроэл-Лейзер несколько раз побывал в Вильне и встречался там с дядьями Герцки. Братья жили в Вильне, вверх по Новогрудковской улице[151]. Их называли толковыми ребятами. Они добивались толка, решая проблемы тех, кто сильнее. Толковые ребята договорились с Исроэлом-Лейзером, что тот будет присматривать за парнем, чтобы отец не увез его сам куда-нибудь. А когда его мать, эта аргентинская штучка, приедет, его щедро вознаградят.

Приятели каменщика клялись, что не завидуют заработкам старого вора, но почему еврей должен быть свиньей? Состоятельные обыватели из местечка спрашивали Исроэла-Лейзера, правду ли рассказывают о нем дружки, и он холодно отвечал им: да, правда, ему было жаль сироту. И что ему с этого? Может, ему причитается за это, чтобы его забросали кочанами, как Йойзла[152]?

Комната Конфрады в постоялом дворе была открыта для всех, и любопытные толклись там целый день. Хайкл-виленчанин тоже там был. В горячке событий он забыл, что сыну Торы не подобает находиться среди такого сброда и что он должен остерегаться встретиться лицом к лицу с табачником. Хайкл так и горел от любопытства, ему хотелось посмотреть на эту женщину со смазливой физиономией и русыми косами, у которой есть такая темная волшебная сила, что ее брошенный муж тоскует по ней пятнадцать лет подряд. Однако, впершись вместе с другими обитателями в эту комнату и увидев мать Герцки, он, как и все, остался стоять с вытянутым лицом и раскрытым ртом. Вот это она? Вот так она выглядит?

На табурете посреди комнаты сидела женщина с жирными складками на затылке и с ногами, похожими на бревна, под тяжестью которых искривлялись высокие каблуки ее туфель. Ее шерстяное коричневое платье с золотым шитьем вокруг коротких рукавов и с глубоким вырезом на шее открывало руки с крепкими мускулами и грудь с морщинистой кожей. Ее увядшие мягкие щеки были натерты розоватой пудрой, губы — жирно намазаны красной помадой. Лицо пыхало жаром, будто она только что вышла из горячей ванны. Ее глаза были большими и сияли по-прежнему ясно. У нее все еще был полный рот зубов. Однако вместо длинных русых, пшеничных локонов, о которых Хайкл слыхал от Вовы Барбитолера, он увидел жалкий пучок — темно-рыжий, словно ржавчина на пригоревшем горшке. Конфрада разговаривала тоном богобоязненной еврейки, и считала, загибая пальцы:

— Первую жену он молодой загнал в могилу. И от нее ему остались двое детей: мальчик и девочка. Я их воспитывала. Милые дети, очаровательные дети. Как я слышала, они не выдержали жизни с ним и убежали из дому. Так вот, когда он отделался от первой жены, то начал клеиться ко мне. Он красил бороду в черный цвет, подкручивал усы и обещал мне, что я буду жить у него как графиня, что мне пальцем о палец не придется ударять. Он говорил, что я прихожу на полные закрома, в настоящее имение, в котором каждой собаке достанется жирный кусок. И я, божья коровка, дала себя уговорить. Но когда я пришла к нему, для меня начался ад. Этот разбойник ни на минуту не выпускал меня из дому, ходил за мной по пятам, жилы из меня тянул. Тогда Бог подал мне мысль выпросить у него разрешение поехать к моему старшему брату в Аргентину. Только тогда я от него отделалась, хвала и благодарение Превечному. — Конфрада вытащила из большой черной сумочки, лежавшей у нее на коленях, носовой платочек и вытерла слезы. — И не спрашивайте, дорогие мои братья и сестры, как я от него настрадалась. А еще больше, чем я, настрадался от него мой сынок. Но жальче всего мне его третью жену. Он ведь снова женился, хоть и не прислал мне разводного письма. Я слышала от людей, что его третья жена — деликатная, добрая, тихая, набожная. Только один недостаток у нее есть. Говорят, что у бедняжки нет волос на голове и поэтому она постоянно носит парик. Он позорит ее перед людьми и проливает ее кровь ведрами. Не дай Бог иметь дело с таким мужем, дорогие братья и сестры, — закончила Конфрада с напевом, и обитатели местечка, находившиеся в комнате, переглянулись: и правда, не дай Бог иметь дело и с такой женщиной!

— Конфрада, побойся Бога! — выдвинулся из угла, в котором он стоял все время, Вова Барбитолер. — Ты оставила меня с грудным младенцем и сказала, что едешь всего на несколько месяцев к брату. Годами я ждал тебя, годами!