Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Я понимаю тебя, понимаю, — покачала женщина головой, как будто сочувствуя его горю. — Меня совсем не удивляет, что ты меня ждал. Где еще на свете такой старый бабник, как ты, мог найти такую красивую молодую женщину? Кто бы еще стал терпеть от тебя так много страданий, как я? Я действительно должна была бросить в Аргентине моего доброго, молодого, красивого мужа и моих детей, чтоб они были здоровы, и мчаться сломя голову к какому-то старому еврею с завшивленной бородой! Хе-хе-хе, — оскалилась Конфрада, и Герцка, стоявший у окна безо всякого выражения на лице, тоже оскалил зубы, как будто показывая, насколько он похож на мать.

Вова Барбитолер не мог свыкнуться с мыслью, что из-за какой-то толстомясой бабы с блеклыми, крашеными волосами он мордовал себя полтора десятка лет. Вместе с внезапно исчезнувшим влечением к ней его покинула и застарелая ненависть. Он стыдился и раскаивался, что из-за своего дурацкого помешательства поссорился чуть ли не со всем светом. Он только хотел выпросить у нее Герцку, чтобы не оставаться одному на старости лет. Однако задорный и ядовитый смешок Конфрады снова пробудил в нем ненависть. Мозг его вскипел, глаза вылезли из орбит. Он кричал и топал ногами:

— Распутница! Ты осталась такой же, какой была. Ты уже стара и уродлива и все-таки смеешься тем же распутным издевательским смехом, как в те времена, когда, бывало, возвращалась за полночь от своих любовников. Я с ума сходил, а ты смеялась: хе-хе-хе! Чтоб тебя так переломало, как ты поломала мою жизнь!

— У евреев есть закон и есть раввин, — вмешался какой-то еврейчик с ощипанной бородкой и козлиным голосом. — Они идут к раввину и просят его вынести приговор или помочь достигнуть компромисса. Зачем вам обливать друг друга грязью и выставлять себя на смех?!

— К раввину! К раввину! — бросился Вова к Конфраде. Однако она залихватски уперла руки в боки и бесстрашно рассмеялась ему прямо в лицо:

— Хорошо бы я выглядела, если бы ждала, пока раввины дадут мне разрешение выйти замуж! Я бы уже давно лежала под каким-нибудь камнем в Аргентине или в могиле в Вильне, точно так же, как загнанная тобой в могилу первая жена. Но ты ведь каждый день бегал молиться, ты ведь заглядывал во все горшки, проверяя, кошерно ли я готовлю. Так почему же ты не послушался раввинов и не послал мне разводного письма? Сам-то ты снова женился безо всякого развода. А я теперь должна идти с тобой к раввину?

— Я дам тебе развод, — просопел Вова, смертельно уставший от этой ссоры. — Если Герцка останется со мной, я дам тебе развод. Он мой сын, я его воспитывал.

— Ты уже старый человек и скоро умрешь, так зачем мне твое разводное письмо? — Конфрада посмотрела на него с жалостливым выражением на лице и заговорила так нежно, как только могла. — И почему ты просишь меня? Спроси его самого. Скажи, сынок, ты хочешь остаться с отцом? — Мать заранее радовалась ответу Герцки, который услышат все в комнате.

— Я поеду в Аргентину, а оттуда еще дальше, в другие страны, нарисованные на моих марках, — и Герцка повернулся к Хайклу: — Ага! Я поплыву по морю, а ты будешь просиживать скамейку. Ну, чья взяла?

Табачник увидел среди присутствовавших сына меламеда реб Шлойме-Моты, и на мгновение в его глазах промелькнула хитроватая разбойничья радость. Он поднял обе руки вверх и рассмеялся:

— Хайкеле тоже тут? Ты и твой ребе, этот валкеникский глава ешивы с глазами ангела смерти, вы оба затащили Герцку сюда! Чтобы вас обоих переломало вместе с этой распутницей!

Хайкл попятился, хотел выйти из комнаты — и не мог протолкаться сквозь тесную толпу набежавших отовсюду евреев. Конфрада весело взглянула на паренька, которого на чем свет стоит ругал Вова.

— Люди, которые хотя бы на пару месяцев спасли его от твоих рук, сделали большое доброе дело, — вздохнула она, посмотрела долгим взглядом на Герцку и повернулась к собравшимся, храня обеспокоенное выражение на лице. — Он уже юноша шестнадцати лет, а играет, как маленький ребенок. Чтоб у его отца было такое счастье, как он его воспитывал. Он бил его смертным боем, пока его мысли не смешались. Идите себе, евреи, идите себе на здоровье. Ищите себе лучшие развлечения, чем радоваться чужим бедам.

Собравшиеся, толкаясь, вышли из комнаты. Хайкл вышел вместе со всеми.

— Тьфу на вас! — сплюнул какой-то еврей. Он был готов поклясться, что эта баба в Аргентине работает бандершей в веселом доме. Другой еврей пробурчал:

— Артистка! Достаточно только на нее взглянуть, чтобы понять, как она ему выедает печенки.

Третий вздохнул:

— Ой, какая нечестивица! Но и муж не лучше, не еврей, а просто убийца какой-то.

Валкеникские евреи разбежались по домам, на рынок, в лавки, а Хайкл ушел в синагогу. Однако он несколько раз оглядывался, словно опасаясь, что Вова Барбитолер погонится за ним с палкой.

Глава 13