Цемах Атлас (ешива). Том первый

Руки у реб Менахем-Мендла тряслись от волнения из-за того, что директор ешивы с таким пренебрежением говорит об изучении Торы и об изучающих ее. Он хотел сказать директору, что зависть говорит из его горла! Директору больно, что он не вырос в учебе и даже в начальной ешиве не может вести урок для старших учеников. Реб Менахем-Мендл к тому же хотел спросить его, почему изучения мусара на протяжении столь многих лет и всего его новогрудковского кипения не хватило, чтобы уберечь его от недостойного желания жениться на красавице из богатой светской семьи. Однако именно «обывательски задавленный» реб Менахем-Мендл, как называл его в глубине души Цемах, умел лучше испытанных мусарников справляться со своим гневом и не говорить всего, что думал. И все равно он говорил резко и сурово, полностью против своего обыкновения:

— Я еще не вижу более высоких моральных понятий и доброты у ваших местных учеников и ищущих пути. Во всяком случае, вы знали еще по тем временам, когда мы учились вместе в Новогрудке, что, как вы сами об этом только что упомянули, я ценю, когда трудятся день и ночь над изучением Талмуда и Танаха. В больших новогрудковских ешивах Нарева, Мезрича[208] и Пинска — повсюду нынче уважают тех, кто сидит и учит Тору. И если ваш путь иной, вы не должны были привозить меня в вашу ешиву. А поскольку мы дошли до этого, я хочу сказать вам, что вы прежде всего не должны были уговаривать меня закрывать мою лавку и приезжать сюда, если вы не были уверены, что я смогу привезти свою семью. В каком это «Шулхан орухе» вы видели, что вам позволено бросать на произвол судьбы мою жену и ребенка, потому что вам нужен глава ешивы?

— Я действительно был уверен, что местные обыватели выполнят свое обещание и обеспечат глав ешивы. Поэтому я вас и уговаривал, — ответил Цемах с горячностью и добавил с кривой улыбкой: — Может быть, если бы вы сбегали сперва посоветоваться с Махазе-Авромом, он бы вам отсоветовал становиться главой ешивы. Он держит всю свою ученость для себя самого, и вам бы он, наверное, посоветовал делать то же самое.

— Так вы говорите о гении и праведнике? — спросил реб Менахем-Мендл, все больше раздражаясь. — Вы говорите, что Махазе-Авром держит всю свою ученость для себя самого? А его книги? Ведь каждый может учиться по ним! И он на них не зарабатывает. Если покупатель посылает ему больше денег, чем книга обошлась ему самому, он отсылает излишек назад. Почета он тоже не ищет. Ни на одном из его сочинений не стоит его имя.

— Мир все равно знает, кто автор, и почет, которым он пользуется, ничуть не становится меньше из-за того, что имя не стоит на книгах. Напротив, помимо своей гениальности, он пользуется почетом и за свою скромность, — рассмеялся Цемах, злобно скривив лицо. — Книги — это не ученики, реб Менахем-Мендл. Обучение учеников дорого обходится. И ученик никогда не научится по книге тому, чему научится от учителя. Кстати, я хочу вас спросить: вы считаете, что человек, который называет свои книги «Махазе-Авром» и позволяет называть себя этим именем, скромен? Вы действительно верите, что этот реб Авром-Шая-коссовчанин узрел истину Торы так же ясно, как праотец наш Авраам узрел в видении Божественное провидение?

Эта беседа между двумя главами ешивы происходила в синагоге на биме. Реб Менахем-Мендл все время стоял, опершись локтем правой руки на перила, и правое плечо у него уже начало побаливать. Однако он не мог оторвать глаз от своего товарища и смотрел на него с ужасом, как будто вдруг оказался перед вратами ада. Цемах все время переставлял свои длинные ноги, изливая свой гнев, выплескивал то, о чем уже не мог молчать, — и раскаивался в открытости своих речей.

— С другой стороны, я не имею ничего против того, чтобы Махазе-Авром посетил ешиву. Надо сказать ученикам, чтобы все были завтра утром в синагоге, чтобы он увидел их всех. Может быть, из этого, как вы говорите, даже будет польза, — сказал Цемах, кусая губы от злости на самого себя, что ему приходится вести такие гладенькие разговорчики. — Что же касается вашей семьи, я ничего не могу поделать, чтобы местные обыватели выполняли свое обещание. Однако я охотно стану отдавать вам половину своего жалованья, чтобы у вас было больше денег, чтобы посылать их вашей жене и ребенку. Я не должен посылать денег домой. Мне хватит и половины.

— Боже упаси! Я не возьму ни гроша из вашего жалованья, — содрогнулся реб Менахем-Мендл, и два старых товарища расстались с ощущением отчуждения в сердцах.

Весть о том, что Махазе-Авром придет в ешиву, внесла ощущение праздника в будний день. Все скамьи были заняты. Шляпы, ермолки и шапки бойко раскачивались над томами Гемары. Йоэл-уздинец на этот раз отступил от правила не иметь дела с младшими. Он стоял между двумя сдвинутыми стендерами, упершись ногами в нижние планки обоих, и размахивал своими лапами, как медведь, не рядом будь упомянут, когда свора собак нападает на него. Младшие ученики лезли к нему со своими вопросами по поводу изучаемых ими тем, но Йоэл отталкивал их всех, выкрикивая на талмудическом арамейском: