Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Моей субботой я доволен, — поспешно пробормотал Хайкл и торопливо пошел под гору, к странноприимному дому, стоявшему на берегу реки. Он даже забыл пожелать директору ешивы доброй ночи, охваченный страхом проболтаться, что именно в субботу соблазн творить зло притворяется для него священным орн-койдешем.

Глава 7

Из окна синагоги падала косая полоса света, тянувшая до того места, где стоял, не зная, куда ему деваться, Цемах. Он чувствовал, что в чердачной комнатке не выдержит холода, голода и одиночества, и обрадовался этой полосе света, словно с небес ему указали путь, по которому следует идти. Кто-то оставался в синагоге изучать Тору всю ночь. Он тоже сядет и будет учить Тору до утра. Правда, долго он так не выдержит. Ему придется найти какой-то выход. Однако на сегодняшнюю ночь в этом спасение. Он приблизился к синагоге, заглянул через освещенное низкое окно молитвенного зала внутрь и увидел склонившуюся над столом детскую фигурку: упершись головкой в раскрытый том Гемары, спал Мейлахка-виленчанин. Цемах дернул себя за бороду, словно она была приклеенной, и ему уже надоело притворяться. Если бы все местечко узнало о его неподобающих желаниях и стало бы кидать вслед ему камни, унижение не было бы для него большим, чем сейчас. Как он может заботиться о том, чтобы его ученики не мерзли в странноприимном доме, если его голова занята мыслями о мужней жене!

Через темный вестибюль синагоги он вошел в молитвенный зал и посмотрел на спящего мальчика. Прижавшись щечкой к открытому тому Гемары, Мейлахка дышал спокойно и не просыпался. Цемах осторожно поднял его, укутал в свое широкое раввинское пальто и с мальчиком на руках вышел во двор. Сделав всего пару шагов, Цемах остановился. В странноприимном доме холодно. Куда же положить спать Мейлахку? Он отнесет его к себе и положит на свою постель. Ведь он не оставит его посреди улицы в снегу и не убежит из-за того, что дома, в темном коридорчике, его ждет дочка резника. Он не искал поводов, чтобы вернуться на свою квартиру. Этого хотело само провидение. Он несет на своих руках живой свиток Торы. Эта Тора защитит его. Роня тоже стояла вчера ночью со своим спящим мальчиком на руках, как будто надеялась, что дитя защитит ее. Ай да Мейлахка! Неужели он совсем не боялся остаться один ночью в синагоге?

На столе в столовой у резника сияла белая скатерть, на которой стояли закрытые тарелки с разогретым ужином. Роня ждала в темном коридорчике, как и предыдущей ночью, но на этот раз без ребенка. Цемах остановился у полуоткрытой двери, и дочь резника сразу же вышла из своего укрытия, словно принужденная к этому его немым повелительным зовом.

— Это Мейлахка-виленчанин, самый младший ученик ешивы. Я нашел его в синагоге заснувшим над томом Гемары. Хочу положить его на мою кровать. В странноприимном доме холодно, — Цемах говорил тихим и недружелюбным голосом из-за того, что она загораживала проход в его комнату. Первый страх Рони прошел. В ее глазах блеснула материнская радость.

— Дайте мне. Я положу его спать с моими детьми, — и она взяла Мейлахку на руки.

Цемах смотрел, как она напрягалась от этой сладкой ноши, тяжеловатой для нее, смотрел, как она идет тихими осторожными шагами в свою спальню… Вот-вот будет уже слишком поздно. Вот-вот она придет к нему и скажет, что положила мальчика спать со своими детьми, и он схватит ее в объятия. Она онемеет, у нее перехватит дыхание. Она будет дрожать от страха, но все же будет ждать, чтобы он побыстрее отнес ее в свою комнатку. Ведь она специально положила Мейлахку со своими детьми, а не на его постель, как он хотел. Цемах увидел на стене свою тень с широкими плечами и большой головой — волосатый полузверь и получеловек с дико разросшейся бородой, ангел-разрушитель, выбравшийся из преисподней, чтобы удовлетворить свою похоть. Он бросил взгляд на дверь, ведущую на улицу, готовый убежать, — и остался. Он услыхал ее тихие шаги, и его сердце замерло.

— Ваш маленький ученик спит, как ангелок. Он ни на минуту не просыпался. Вы были бы хорошим отцом, — прошептала Роня, и в свете лампы он увидал, что она печально улыбается. Она указала рукой на стол, чтобы он шел есть.

— Не готовьте больше для меня ужина. Об этом узнают, — пробормотал он. Его губы дрожали. Его охватил ужас перед неразразившейся бурей.

Роня пожала плечами. О чем узнают? О том, что она разогревает для квартиранта остатки ужина? Она сама утром за столом расскажет, что положила спать его ученика со своими детьми. Из ее трезвых речей Цемах понял, что она учит его, как себя вести. Она увидела в его глазах страх и посмеялась над ним: он боится?

— Да, я боюсь стоять рядом с вами, — прохрипел он, и по его хребту до самого затылка пробежала струйка огня — как пламя, внезапно опаляющее древесный ствол снизу вверх и прыгающее на ветви.

— А я не боюсь, — ответила она, как некая полуночная Лилит[135]. — Я слыхала, что ваша жена красива и происходит из богатого дома. Вы ее любите? Она действительно так красива, как рассказывают?