Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Если я поеду основывать ешиву, может так получиться, что я потом не смогу или не захочу вернуться, как я уже однажды сделал. — И Цемах натянул талес на голову, чтобы отгородиться им от всего мира.

Глава ешивы из Наревки обиженно молчал и думал, что по-настоящему вернувшийся с покаянием еврей обрадовался бы возможности основать новое место изучения Торы и тем самым совершить богоугодное дело. И он слишком боится покидать ешиву даже на короткое время. Значит, реб Цемаха Атласа все еще сильно тянет в светский мир… И на Дов-Бера напала грусть: если, скажем, мы все-таки найдем пару учеников, которые смогут поехать, то, кто знает, найдется ли подходящее местечко и сколько времени пройдет, пока он сможет перевести туда сынов Торы. А тем временем его семья мыкается в Наревке, а ешива, которую он построил там такими трудами, распадается, а он, неприкаянный, болтается в Нареве.

В это самое время получилось так, что реб Симхе Файнерману пришлось поехать на собрание раввинов в Вильну. Теперь глава наревской ешивы говорил совсем не так, как в первый раз: реб Дов-Бер-березинец и Зундл-конотопец должны созвать группу, в которой учился гомельчанин, и убедить учеников снова сидеть с больным. Если хорошо подумать, то этой группой должен бы руководить реб Цемах-ломжинец. Ведь Даниэл-гомельчанин и его товарищи были когда-то его учениками, совместно работавшими над исправлением своих качеств. Но реб Цемах говорит, что сейчас он не в том настроении, чтобы проводить беседы, да и не будут его слушать. Но он согласен присутствовать, если беседу будет вести кто-то другой.

— В общем, вы и будете вести беседу. Вам тоже от этого может быть польза. Только не переборщите, березинец, «после множества требуется не множество, а лишь немного»[147], — вставил в свою речь слова талмудических мудрецов реб Симха Файнерман, и реб Дов-Бер Лифшиц понять не мог, на каком он свете. Если ему доверяют вести группу исправляющих свои качества, это означает, что против него в Нареве не разводят политики. С другой стороны, в этом, собственно, и может состоять политика. Ведь реб Симха только намекнул, что и ему, главе ешивы из Наревки, может быть от этого какая-то польза. По сути же он ничего не обещал.

После того как глава ешивы уехал на собрание глав ешив в Вильну, а Янкл-полтавчанин начал войну со старостой благотворительной кассы Сулкесом, конотопец, исполнявший обязанности главы ешивы, начал торопить с созывом группы.

— А потребовав от учеников, чтобы они ходили на дежурство к больному гомельчанину, мы одновременно будем рвать куски мяса из дикаря-полтавчанина, кожу с него сдирать! — прорычал своим львиным голосом конотопец.

Но реб Дов-Бер Лифшиц вздрогнул:

— Боже упаси! Боже упаси! Янкл-полтавчанин многое делает, и не ради себя, а для других.

Реб Дов-Бер знал, что если он еще может надеяться на кого-то, чтобы тот поехал искать для него местечко, то только на Янкла-полтавчанина.

Группа собралась после вечерней молитвы во внутренней комнате синагоги. Каждый знал, что это долгая история, разговор затянется до рассвета. Во главе стола сели реб Дов-Бер-березинец и Зундл-конотопец, первый в качестве главы группы, а второй для поддержки. По обе стороны длинного стола сидели ученики, а напротив реб Дов-Бера и Зундла — реб Цемах Атлас. Желтовато-пыльный свет электрической лампы над головами играл на кожаных корешках книг в шкафах. В этом таинственном золотистом свете загадочными и задумчивыми делались заросшие лица погруженных в молчание собравшихся. Так заведено, что перед началом беседы о мусаре некоторое время вообще не разговаривают, чтобы избавиться от мыслей о материальном и погрузиться в думы о возвышенном.

Глава группы и сидевший рядом с ним Зундл-конотопец энергично раскачивались в разные стороны. Когда реб Дов-Бер-березинец наклонялся вперед и упирался грудью в край стола, Зундл-конотопец откидывался назад. Их тени на противоположной стене копировали их движения и выглядели как два великана на качелях, поспорившие, кто из них качнется выше в небо. Реб Дов-Бер сердито смотрел на ешиботников, не желавших сидеть с больным товарищем да еще и отказывающихся отправиться в путь, чтобы создать новое место изучения Торы. Им жаль оставлять мягкие кровати и регулярную трапезу. Про Реувена Ратнера говорят, что он всегда был готов одним из первых отправиться на доброе дело, но в последнее время пребывает во мраке, потому что ему не удается найти для себя хорошей партии. «Что он себе ищет, невесту на высоких каблуках? Пусть возьмет служанку! И вообще, куда ему торопиться, куда он опоздает? Опоздает получить неприятности, которые приносят жена и дети?» — смеялся про себя реб Дов-Бер и думал, что Зундл-конотопец умнее всех, потому что еще не женился. А вот Шимшонл-купишкинец, не в обиду будь сказано, глупец. Он все время только и читает молитвенник, так откуда же ему найти время на выполнение заповедей, касающихся отношений между человеком и ближним? Его прежний наставник Цемах-ломжинец оставил его посреди пути, вот он и забрел на кладбище.