Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Мидраш говорит, что прежде, чем молиться, чтобы слова Торы вошли в его тело, пусть человек сначала помолится, чтобы в его тело не вошли яства, чтобы он не наслаждался едой. В сочинении одного древнего мудреца сказано, что, когда кто-либо перестает есть посреди трапезы для того, чтобы не наслаждаться едой, это засчитывается ему за принесение жертвы. От одной вещи позволительно получать удовольствие — от горького хрена, который едят на пасхальный седер. Надо съесть кусок размером с маслину, а если кто-то съест больше, то это похвально. Великий реб Арон-Лейбеле, да благословенна будет память о праведнике, видел во сне пророка Илию. Великий реб Арон-Лейбеле подал ему миску с едой и сказал на языке сынов адамовых: «Пусть учитель мой произнесет благословение». Илия с гневом ответил ему: «Ничтожный смертный, ты полагаешь, что мне подобает упоминать Имя Господне над миской с едой?» Отсюда со всей очевидностью следует, что надо вообще воздерживаться от еды. Чтобы человек помнил, что он умирает не один раз, а каждый час, каждое мгновение, он должен как можно больше изучать Тору и выполнять как можно больше заповедей. Носить короткую одежду или нееврейское одеяние — точно такое же преступление, как ношение шаатнеза[172], Господи спаси и сохрани. Нельзя доверять портным, даже самым набожным из них. Гордыня — один из главных источников нечистоты, это хорошо известно. По тем же причинам не следует курить сигарет и папирос, ибо выдыхать дым изо рта — это гордыня. Правда, есть праведники, которые курят сигареты и даже трубки, но, когда речь идет о праведниках, это приравнивается к воскурениям на жертвеннике. Известно, что в каждой нечистой вещи есть скрытые искры святости. Некоторые из этих искр такие крохотные, мельчайшие из мельчайших, что даже праведник поколения не может извлечь эти искры из нечистых вещей и вознести их к святости иначе как через курение. Но всем прочим смертным нельзя выдувать изо рта дым, потому что это гордыня, Господи спаси и сохрани. Караул надо кричать, караул! Если отец пошлет своего сына на рынок покупать товар, а тот где-нибудь проиграется или пропьет деньги, ведь отец же ему голову оторвет. А человек растрачивает всю свою жизнь и всю свою душу, вместо того, чтобы заслужить себе место в Грядущем мире, на ненужные вещи, на сквернословие и шутовство. Горе, горе, какой это стыд! Какой позор!.. Виленчанин, это правда, то, что говорят про вас, что вы изучаете Танах и пишете стихи? — прошептал Шимшонл-купишкинец, и его водянистые глазки забегали от страха перед дибуками, клипами[173] и злыми духами.

— Кто говорит? — удивился Хайкл, будто ничего не знал о том, что говорят о нем в ешиве. — И что плохого в том, что человек изучает Танах и пишет стихи?

— В том, чтобы изучать Танах со святыми комментаторами, нет ничего дурного, — ответил купишкинец.

Но Господи спаси и сохрани от толкования Песни Песней таким образом, как будто там идет речь о парне с девушкой, а не о Всевышнем, да будет благословенно Имя Его, и о сообществе Израилевом. Виленчанину позволительно использовать свой талант к написанию стихов для того, чтобы сочинять надгробные надписи на могилах праведников, главное, чтобы он стремился прославить Имя Владыки Небесного, а не похваляться своим умением. Горе ему, если он будет писать стишки для бадхенов[174]. Бадхены суть шуты, а шуты не принимают Шхины. Если он не хочет пропасть в аду, то пусть побережется от сочинения стишков, как от ямы со змеями. Не следует также смеяться, слушая слова мудрости, пусть даже кому-то покажется, что вы не поняли сказанного. Мудрецы Талмуда, да будет благословенна память о них, учат нас, что лучше всю жизнь выглядеть глупцом, чем оказаться всего лишь на один час нечестивцем перед лицом Господа, да смилуется Он над нами.

— А какое лекарство вы предлагаете от соблазна совершить греховный поступок? — спросил Хайкл.

— Гадшанэль! — с большой поспешностью ответил купишкинец. — Надо написать на кошерном пергаменте святое имя Гадшанэль и носить на шее. В тот момент, когда одолевает соблазн совершить греховный поступок, надо три раза сплюнуть и прикоснуться к пергаменту со святым именем, и это сразу же поможет. Но если это все-таки не помогает и глаза и дальше продолжают смотреть на женщин, то следует подумать о том, какой смысл в том, что я на них смотрю? От того, что я на них смотрю, они еще не становятся моими, как сказано, «простым смотрением не приобретают»[175], — продолжал купишкинец плачущим голосом.

Его глаза загорелись, и он прошептал тоном, который должен был выражать загадочность:

— Если имеет место нечистый случай, надо поститься и пойти погрузиться в микву.