Цемах Атлас (ешива). Том второй

Янкл чувствовал, что необходимость оторваться от Нарева из-за ссоры со старостой благотворительной кассы Сулкесом подрывает его авторитет в глазах мальчишек из группы. Поэтому он должен добиться успеха там, где даже орел великий[184] реб Цемах-ломжинец не добился. Так, чтобы весь мир вздрогнул. Амдурский раввин говорил ему, что с тех пор, как этот реб Цемах Атлас валялся в грязи у дверей отца своей бывшей невесты, местечко начало верить, что Двойреле Намет действительно умерла из-за этого мусарника. По этой причине Амдур не будет поддерживать ешиву мусарников. Но Янкл вывернул все наизнанку. Мало ли женихов отменяют помолвки? Но никто из них не приходит валяться в грязи, чтобы вымолить прощение. Местечко должно относиться с еще большим уважением к Новогрудку, воспитавшему такого человека, как реб Цемах Атлас. В таком же стиле полтавчанин говорил с миньяном обывателей, и они кивали в знак согласия. Он телеграфировал в Нарев, чтобы реб Дов-Бер-березинец приезжал в Амдур, а сам уехал в Вильну, чтобы вернуть в ешиву Мейлахку-виленчанина, чтоб Мойше Хаят-логойчанин лопнул.

Зельда и ее дочери вместо того, чтобы принять Мейлахку с распростертыми объятиями, как он ожидал, были страшно рассержены его возвращением домой посреди семестра. В ответ на его рассказы о том, что один ешиботник, Янкл-полтавчанин, сживал его со свету, женщины отвечали:

— Нюня! Плакса! Ты не мог сделать так, чтобы из ешивы убежал этот парень, а не ты?

Мейлахка кусал губки и думал, что его мама и сестры действительно заслужили прилипшее к ним прозвище «санхеривы». И все же он пытался объяснить им, что представляла собой ешива, в которой он учился до сих пор, и что на новый семестр он поедет в ешиву «Тахкемони», где изучают и Тору, и светские науки. Однако мать начала в ответ на это кричать, что коли так, то он будет раввином, мудрецом и праведником так же, как она будет виленской раввиншей. Три сестры уставились на него, уперев руки в боки. Старшая высмеяла его:

— Торговец не идет на попятную! Хорошенький вид имели бы оптовики, если бы розничные торговки возвращали им товар. Куплено, значит, куплено!

Средняя сестра стала дразниться:

— И Гемору, и науки ему хочется? Либо раввин, либо поп!

А самая младшая напомнила, как он расхаживал с кистями видения навыпуск, с длинными пейсами и всех в доме сводил с ума своей набожностью. Единственный, кто удовлетворенно потирал руки от того, что Мейлахка возвратился, был Касриэл, его отец. Он все время стоял на своем: отец — жестянщик, и сын тоже должен быть жестянщиком! Но жена и дочери набрасывались на него:

— А если ты бездельник, пьяница и хвастун, то и Мейлахка должен стать бездельником, пьяницей и хвастуном?

Каждый раз, когда Мейлахка по окончании семестра приезжал домой на праздники, его окружали любовью и лаской. Мать и сестры даже переставали проклинать торговавшихся клиентов. В пятницу вечером они закрывали свою фруктовую лавку еще до заката. Но теперь споры в семье усилились, и каждый изливал свой гнев на Мейлахку. Его попрекали тем, что ни за что ни про что ему несколько лет подряд отправляли посылки с марципанами в Валкеники, а нынешней зимой — в Нарев. Однако больше всего его мучили слова женщин, что конкурентка из лавки напротив, торговка фруктами Веля, теперь доживет до сладкой мести, потому что ее-то сын не убежал посреди семестра из ешивы.

Чтобы улица не узнала и не посмеялась, говоря, что в простецкой семье не может вырасти настоящий знаток Торы, Зельда распустила слух, что врач велел ее единственному сыночку вернуться домой, чтобы поправиться, потому что он заболел от того, что слишком много занимался изучением Торы. Мейлахка сидел опечаленный над томом Геморы в синагоге реб Шоелки, а женщины грустили в магазине над коробками с вяленой рыбой, бочонками с селедкой и корзинами с разными фруктами. У них руки не поднимались взвешивать и отмерять, рты не открывались зазывать клиентов, а глаза были мутными, как у людей, сидящих на пепелище своего сгоревшего дома. Младший сынок был для Зельды и ее дочерей единственной радостью. В глубине души они радовались ему и тогда, когда кричали, что он сводит всех с ума своей набожностью. И из всего этого ничего не вышло. Теперь окажется, что своего добился отец-пьяница. Его сын станет жестянщиком, как он, и так же будет пить в шинке водку квартами.

Они были погружены в эти печальные размышления, когда в магазин вбежал Мейлахка и радостно сообщил, что в синагоге реб Шоелки к нему подошел специальный посланец из Нарева, приехавший, чтобы вернуть его в ешиву, и это как раз тот парень, который мучил его в Нареве, заставляя стать мусарником.