Цементный сад

Обе помогали головами. Я умирал от голода, но не хотел ужинать в одиночку — мне сейчас не хотелось ничего делать одному. Наконец они согласились что-нибудь съесть, и я принес хлеб, масло, мармелад и две пинты молока. За едой наконец завязался разговор. Джули сказала, что все узнала за две недели до моего дня рождения.

— Это когда ты стояла на руках, — сказал я.

— А ты пел «Зеленые рукава», — подхватила Сью. — А я что делала?

Этого мы не помнили, и Сью повторяла:

— Но я же помню, я тоже что-то сделала!

Пока я не сказал ей:

— Ну ладно, хватит.

Вскоре после полуночи наше маленькое стадо поднялось наверх. Джули шла первой, я нес на руках Тома. На первом этаже мы остановились, сгрудились в кучку и постарались побыстрее и потише проскользнуть мимо маминой двери. Было так тихо, что, казалось, можно расслышать тиканье будильника, и я радовался, что дверь заперта. Мы уложили Тома в постель — он даже не проснулся. Девочки по молчаливому обоюдному согласию легли в одной спальне. Я ушел к себе, лег в кровать и с полчаса вертелся с боку на бок, пытаясь прогнать одолевающие меня мысли и картины. Наконец я отправился в спальню к Тому, взял его на руки и понес к себе. В спальне Джули все еще горел свет. Я уложил брата к себе в постель, обнял его и заснул.

Вечером следующего дня Сью спросила:

— Наверное, надо кому-то рассказать?

Мы сидели вокруг каменной горки. Весь день мы провели в саду: жара стояла страшная, к тому же нас пугал дом за нашими спинами, хмурый фасад которого словно окутывала уже не задумчивость, а тяжелый сон. С утра мы поругались из-за купальника Джули. Сью считала, что после всего случившегося нехорошо загорать в купальнике.

— Какая разница, — сказал я.

Сью сказала:

— Раз Джули надела купальник, значит, ей наплевать, что мама умерла.

Том снова заревел, а Джули вернулась в дом и переоделась. Я весь день листал старые комиксы, свои и Тома. Порой мне казалось, что мы сидим в ожидании чего-то ужасного, и тут же я вспоминал, что ужасное уже случилось. Сью листала свои книжки, иногда принимаясь тихо всхлипывать. Джули, сидя на верху горки, собирала в горсть камешки, подбрасывала их и ловила. Ее раздражал Том: он то хныкал и требовал внимания, то принимался играть, как будто ничего не случилось. Один раз попытался забраться к Джули на колени, и я услышал, как, сталкивая его, она говорит тихо: «Уйди. Пожалуйста, уйди!» Тогда я подозвал его к себе и стал читать ему вслух комикс.

Когда Сью задала этот вопрос, Джули быстро подняла на нее глаза и отвернулась.

— Если мы кому-нибудь скажем… — начал я и замолчал.

— Надо сказать, чтобы ее похоронили, — сказала Сью.

Я покосился на Джули. Она смотрела мимо нас, мимо сада — вдаль, через пустырь, на квартал блочных многоэтажек.

— Если мы кому-нибудь скажем, — снова заговорил я, — то нас заберут под опеку и отправят в приют или еще куда-нибудь. А Тома вообще могут усыновить. — И я сделал драматическую паузу.

— Не может быть! — в ужасе проговорила Сью.

— Дом останется без присмотра, — продолжал я, — сюда залезут воры и все вынесут.

— Но если мы никому не скажем, — нерешительно проговорила Сью, — что же нам тогда с этим делать? — И она слабо махнула рукой в сторону дома.

Я покосился на Джули и заговорил громче:

— Придут ребята из многоэтажек, залезут в дом и все здесь разнесут.

Джули, не поворачивая головы, бросила свои камешки через забор.

— Нельзя оставлять ее в спальне, — сказала она. — Она скоро начнет пахнуть.

— Какие ты гадости говоришь! — возмутилась Сью.

— Значит, ты считаешь, не надо никому говорить? — спросил я у Джули.

Не отвечая, она соскользнула с горки и пошла к дому. Сквозь кухонное окно я видел, как она вошла, повернула кран и сунула голову под холодную воду. Долго, несколько минут, стояла так, затем выключила воду, вытерла полотенцем мокрое лицо и волосы. Вернулась к нам. На голых плечах ее блестели капельки воды. Снова сев на горку, она сказала:

— Если мы решим никому не говорить, значит, нам придется все сделать самим. И быстро.

— Что же мы можем сделать? — со слезами в голосе спросила Сью.

Джули немного помолчала, подкидывая на ладони камешки, затем ответила очень тихо:

— Похоронить ее, разумеется.

Она очень старалась держаться, но голос у нее дрожал.

— Точно, — согласился я, содрогаясь от ужаса. — Сью, мы ведь можем устроить тайные похороны!

Теперь моя младшая сестренка рыдала в голос. Джули обняла ее за плечи и бросила на меня укоризненный взгляд. Разозлившись на них обеих, я вскочил и пошел искать Тома.

Брата я нашел перед домом, у ворот: он вместе с другим мальчиком играл на куче песка. Они рыли в песке сложную систему тоннелей шириной с кулак.

При моем приближении приятель Тома покосился на меня и проговорил насмешливо:

— А вот он говорит, что у него вчера мама умерла! Врет, правда?

— Нет, не врет, — ответил я. — Она и моя мама тоже. И она правда вчера умерла.

— Ну вот, получил? — торжествующе воскликнул Том, погружая обе руки в песок.

Его приятель на секунду задумался.

— Ага, значит, у тебя теперь нет мамы. А у меня есть!