Цена

- А кому же судить, как не людям? Ведь это мы, холера ясна, должны жить в этой фабуле Предвечного Творца! Это мы должны танцевать на сцене этого жуткого кабаре! Это мы обязаны выносить всяческие ужасы этого лишенного смысла, логики, достоинства, приличия и истины сценария! Разве что желаем загнать Назаретянина в угол, в небытие, и после того посчитаем, что божеством является биология, природа, не имеющая начал космическая плазма! Запишемся в пантеисты, дорогой граф!... Или поверим Шекспиру…

- Я верил Шекспиру с тех пор, как в студенческом театрике Львовского Университета мы ставили "Гамлета", профессор.

- Вы играли Гамлета?

- Только в качестве дублера, когда болел мой коллега. Здесь, в библиотеке дворца, у меня есть весь Шекспир. Не переводы – оригиналы. Но фраза Макбета – это всего лишь словесная блестяшка мастера драмы. Вы не завербуете меня в атеисты, так что не тратьте усилий, даже смерть сына не отобрала бы у меня Святой Троицы. Разве что вот лица этих людей на какое-то время отберут у меня сон…

- Каких людей? Которых расстреляет гестапо?

- Нет, лиц тех людей я не знаю. Я говорю о людях, которых вчера пригласил за свой стол… Вы видели их лица, когда они уже уходили?

- И что в этом странного? Каждый из них, собственно, перестал быть человеком. Или, говоря точнее – именно человеком стал. И каждый из них об этом знает.

- А вы, профессор?

Станьчак рассмеялся и спросил с горечью:

- Я?... Пан Тарловский – я уже очень давно утратил по отношению к себе какие-либо иллюзии. Но вот они утратили остатки иллюзий именно сегодня. Говоря "они", я имею в виду и вас. У всех вас теперь появилось осознание того, что вы сволочи, и что вы немногим отличаетесь от фрицев. Если Мюллер желал в главной степени этого, а я могу поспорить, что так – то он своей цели достиг… Собственно говоря, эту войну выиграл Мюллер, пан граф.

Хозяин не желал продолжать диалог. Он застыл неподвижно и тупо глядел неведомо куда. Гость понял, что самое время уходить. Но посчитал, что перед тем должен еще раз влить в себя знаменитую наливку графов Тарловских. Он взял графинчик и наклонил над рюмкой, но тута вытекло всего несколько капель. Он встал и взял второй графинчик – из этого удалось выцедить пару десятков капель. Третий подарил столько же, возможно, на каплю больше. Всего набралось около половины рюмки, вот профессор и разлил напиток по языку, прощаясь с блаженным вкусом. Потом вынул из жилетного кармашка часы, сверяя их с настенными часами.

- Через два часа придет капитан Мюллер… Светает. Я откланиваюсь, господин граф.

К выходу он направился решительным, хотя и не совсем четким шагом. Профессор повернул ручку, открыл дверь и уже собрался было переступить порог, как вдруг какая-то мысль задержала его. Станьчак повернулся, чтобы сказать совершенно трезвым голосом:

- Вы знаете, что самое паршивое, пан граф? Самое паршивое не то, что люди обманывают. Самое худшее то, что у каждого обмана имеется какое-то оправдание.

А после этого профессор вышел, закрывая за собой дверь.

АКТ VII

Писк тормозящего автомобиля перепугал птиц, проказничающих утром в садовых кустах. В вестибюле эхом прозвучал топот сапог Мюллера. Гестаповец прошел в салон, ведя за собой молодого графа Тарловского. В зале никого не было, но через мгновение камердинер Лукаш вкатил коляску с хозяином.

- Приветствую вас, герр граф, - сказал капитан. – Замечательное сегодня утро, столько солнца, столько бодрящей прохлады после дождя!... А ваша потеря, как вы сами видите, нашлась целой и здоровой.

Тарловский не ответил, лишь протянул руки к юноше. Тот припал к коляске и опустился на колени, бормоча сквозь слезы:

- Папа!... О, папа!...

- С тобой все в порядке, сынок?

- Все нормально, папа.

- Тебя не били?

- Нет, папа. Но я опасался за тебя, ведь не знал, арестовали тебя или нет…

- Нет, сынок, меня не арестовали… Ладно, поднимайся наверх, умойся, переоденься и отдохни. Ведь не спал, верно?

- Там невозможно заснуть.

- Тогда поспи, Маречек. А поговорим потом, за обедом. Или после ужина, если будешь спать до вечера.

Граф поцеловал сына в лоб, тот же поцеловал руку отцу и исчез. Мюллер, который во время этого диалога стоял возле зеркала, изучая призыв Нельсона, измененный для потребностей Рудника – подошел к столу, присел и молча курил, закинув ногу на ногу – жестом человека, празднующего свой триумф.

- Вы, господин Мюллер, приехали раньше договоренного срока, - заговорил Тарловский. – И привезли мне сына. Это значит, вы были уверены, что все ваши требования будут выполнены…

- Уверен я не был, в любой игре имеются риски. А приехал пораньше, поскольку есть срочные дела; сына же вам привез затем, что он мне уже не нужен. А так – я затем, чтобы забрать договоренный выкуп, герр граф.

Тарловский вынул из кармана халата два листка бумаги. Пару секунд он подержал их в руке, затем бросил на стол со словами:

- И еще за этими двумя списками арестантов.

Мюллер пожал погонами.

- Они мне тоже не нужны.

Зрачки Тарловского расширились – скорее от страха, чем от удивления.