Цена человека: Заложник чеченской войны

– Не знаю, как я могла отдать своего ребенка, – рассказывала потом Фатима в камеру. – Я просто посмотрела на Валю и поняла, что могу ей довериться. Я только спросила на всякий случай: «А ты мне его потом вернешь?» «Конечно, верну», – ответила Валя и увезла моего Рустамчика в Саратов.

Это спасло мальчика от вероятной смерти. Валентина, имеющая своих уже взрослых двоих детей, подлечила малыша-чеченца у врачей, ухаживала, играла с ним. Через год здорового и поправившегося мальчика Валентина вернула его родной матери – Фатиме…

Я вспоминаю еще одну русскую женщину, убежавшую из Грозного вместе с соседями-чеченцами в горный аул. Она рассказывала, как люди в спешной суматохе вынуждены были уезжать из родного города, ставшего вдруг смертельно опасным для жителей. До этого она спокойно описывала жуткие подробности о смерти своих соседей, которых не смогли вытащить из-под завалов, сдержанно пересказывала чужие истории о потере близких, мирных горожан, и подошла к моменту, когда ей надо было уже садиться в переполненный автобус и уезжать из Грозного. Тут она замолчала на несколько секунд и, переменившись в лице, заплакала навзрыд, а потом с трудом договорила:

– У нас была собачка – Черныш… Я не могла взять ее с собою… И говорю ей: «Черныш, иди домой. Иди же!.. Я не могу тебя взять, понимаешь, не могу!» Черныш сразу перестал вилять хвостом, и у него потекли слезы из глаз.

Дальше она не могла ничего рассказывать, заливаясь слезами и, не в силах сдерживать рыдания, женщина убежала.

«Под обстрелом привычная жизнь меняется: телефоны замолкают, из крана перестает течь горячая вода, бензоколонки закрываются. Исчезают магазины, светофоры, такси, полицейские, и в тебя стреляют. Шофер может запросить $25 за десять километров, если ехать надо по району, обстреливаемому снайперами; банка консервов может стоить $5 или $10, а маленькая охапка дров зимой – 200 немецких марок. И если на войне ты хочешь передвигаться и работать, то вынужден иметь дело с перекупщиками и с сомнительными типами: ты даешь взятки, пользуешься черным рынком, нанимаешь украденные машины или крадешь их сам. Но разве можно объяснить это чиновнику, который ровно в шесть запирает кабинет, чтобы успеть домой к началу трансляции футбольного матча?»

А. Перес-Реверте. Территория команчей

Война опасна для репортеров по многим понятным причинам, но тяжела единственно только потому, что тебе приходится слышать много ужасающих человеческих историй.

Таких историй в нашей программе было немало. Это не значит, что мы держались подальше от горячих событий войны – и таких кадров, снятых нами в Чечне и хранящихся в архивах телекомпании «ВиД», много. Нередко мы возвращались из очередной командировки, садились просматривать привезенный материал и не могли поверить, что это снято нами. Когда смотришь в окуляр камеры, все воспринимается как-то по-другому – ты просто находишься рядом и фиксируешь, делаешь свою работу. Сколько раз говорил себе: «Страшно. Окажись я там снова, ни за что бы не полез!» И это правда: лучше, конечно же, не лезть. Понятно без лишних объяснений, что ни один, даже самый удачный кадр, не стоит жизни журналиста или оператора.

Но если вы журналист и попали на войну, держитесь: горячо может стать в любой момент и прямо перед вашим носом. Боитесь? Это хорошо. Страх говорит о совершенно естественном инстинкте самосохранения. Он поможет вам быть осмотрительнее и избегать псевдогеройских порывов. Если бы в людях не сидел страх быть убитым или покалеченным, человечество истребило бы себя еще на заре своего существования. Но, по-моему, трус не тот, кто боится, а тот, кто не делает шаг. Если вы на войне, значит вы уже сделали этот шаг. Второй шаг вы сделаете, если захотите вернуться сюда. И если вы добровольно вернулись-таки на войну, похоже, с вами что-то не так. Может, вам лучше записаться в группу любителей экстремального туризма?..