Цена человека: Заложник чеченской войны

– Ильяс, в последние годы вы занимаетесь документалистикой, но в 1990-е годы в России вы были известны прежде всего как военный корреспондент. Сколько раз всего вы были в горячих точках?

– Впервые я попал на войну еще студентом. С группой из шести человек поехал в Абхазию. Во время той командировки, кстати, первый раз оказался в заложниках – у грузин. Позже мне пришлось еще несколько раз побывать в плену. Самый жестокий случай был уже после первой чеченской войны – в 1997 году, когда боевики объявили охоту на журналистов. Я как-то попытался подсчитать, сколько всего у меня было поездок на обе чеченские войны, – получилось более 70 командировок. Поскольку тот же «Взгляд» выходил каждую пятницу, то я каждую неделю привозил из Чечни репортажи. Было у меня также несколько командировок в Приднестровье – уже к спаду конфликта. Затем был Таджикистан. Мы ездили со съемочной группой в Афганистан после ввода туда американских войск. Был в 2004 году в Судане, хотя там, к сожалению, не удалось побывать, где хотелось.

– Заказчиками материалов из этих горячих точек были российские телеканалы?

– Да, только российские каналы. В частности, новости Первого канала. Я одно время работал стрингером, и в качестве вольного стрелка делал для них репортажи. Сейчас я уже сам снимаю документальное кино. У каждого журналиста бывает период, когда ты вырастаешь из «репортажных штанишек» и хочется чего-то большего. В работе не раз бывали случаи, когда случались какие-то интересные истории или происходили необычные встречи, но рамок репортажа, даже развернутого, не хватало. Всегда оставалось ощущение недосказанности. Каждый журналист позже пытается высказать это в каких-то больших формах. Так произошло и со мной. Конечно, не всегда это бывает удачно, и денег не всегда хватает на съемки. Хотя по сравнению со многими зарубежными странами в России с документальным кино дело обстоит не так уж и плохо. Какое-то государственное финансирование существует. И телеканалы у нас заказывают документальные фильмы.

– Мне иногда кажется, что с документальным кино в России дело обстоит даже лучше, чем с игровым…

– Да, мастеров документального кино у нас много. В этом году я первый раз в жизни был на международном фестивале документальных фильмов в Катаре в качестве члена жюри. Это был уникальный опыт – фильмы были более чем из ста стран. А когда ты за неделю видишь, как снимают кино на разных континентах, то картинка складывается потрясающая. Тут и менталитет сказывается, и национальный характер каждой страны, и темпоритм кино – как его «клеят» в разных странах. Например, норвежское кино сильно отличается от индонезийского.

– По качеству или по смыслу?

– И по смыслу, и по качеству. Но еще и по принципу монтажа: у норвежцев очень длинные, потрясающе выстроенные планы. Каждый из них как фотография. Против рваного, неравномерного индонезийского монтажа. Со смыслом, но с каким-то своим.

– Один из снятых вами фильмов называется «Терроризм как реклама». Откуда взялось такое название?

– Мы делали этот фильм с Аидой Соболевой при поддержке Росгоскино. Тема была понятна и злободневна: как вести себя журналисту при освещении террористических актов? Давать ли слово террористам? В работе тех, кто освещает подобные темы, всегда возникает много сложных вопросов. К сожалению, хронометраж фильма всего 26 минут, и мы не смогли раскрыть все темы. Хотя примечательные моменты мы отметили. Позже планировали продолжить работу, но финансирование было прекращено.

– Каково ваше отношение к этой проблеме как журналиста: стоит ли давать слово террористам?