Цена чести

Некоторое время шли молча. С неба нещадно жарило солнце, Боги сегодня явно перестарались, в сухом, горячем воздухе над придорожными камнями дрожало марево. Велигой разумно решил не надевать броню, только меч привычно закинул за спину, остался в рубахе, шитой петухами, вокруг головы повязал, придерживая волосы, плетеный кожаный ремешок. Серка вел в поводу — негоже восседать верхом, когда твой спутник пешком шлепает. Репейка шагал широко, загребая босыми ногами дорожную пыль, за спиной болтался дорожный мешок, полный, как и переметные сумы на Серке, всяческой снеди.

В раскаленном воздухе роями носились толстые слепни, жалили почище стрел, поля и рощи вокруг звенели птичьими трелями. В небе — ни облачка, но Велигой точно знал, что погода — штука коварная, для того Боги ее и придумали, чтобы люди не зевали. К вечеру, или, по крайней мере, не позже завтрашнего утра будет дождь. И голова опять разболелась — последствие лихого удара печенежской палицы. Лет пять уж прошло, а все равно, к перемене погоды трещит, как лавка под задом, дождь не хуже любого волхва предсказывает. Еще в Киеве ходил к Белояну, советовался. Медведеподобный волхв долго щупал голову, сопел, хмыкал и гыкал, набрал по скрыням какой-то дряни, сделал настойку, велел пить эту гадость при первых же признаках боли и наказал голову беречь любой ценой, хоть два шлема надевать, потому как стукнут хорошенько еще разок — и все, станет во, как Репейка. «Врешь, медвежья морда, — подумал тогда Велигой, — я еще с тобой по части крепости башки потягаюсь…» Однако настойку с тех пор всегда возил с собой.

Репейка украдкой поглядывал на своего спутника. Видел, как снял с пояса баклажку, морщась отхлебнул, повесил обратно. Какой все-таки богатырь, подумал дурачок. Не то, чтоб уж очень огромен — видал и побольше, — вон, Илья Муромец через весь проезжал, так издали подумали, что воз сена катят — но и Велигой в плечах широк, весь налит молодой силушкой, под рубахой перекатываются горы мышц. И в то же время гибкий, в движениях плавен и быстр, как истинный боец, потому как при такой мускулатуре такую точность и подвижность не наработать ни в кузне, ни за сохой, ни плотницким топором, а лишь непрестанными воинскими упражнениями.

— Велигоюшко… — позвал дурачок.

— Я за него. — отозвался витязь, не поворачивая головы.

— А отколь ты родом, коли не секрет? — спросил Репейка. — На киянина не больно-то похож…

«Да, — подумал Велигой, — с моей-то кривой рожей за местного при всем желании не сойду, и волосом черен, аки вороново крыло — таких тут не часто встретишь…»

— Из тиверцев я. — ответил Волчий Дух. — Из самых что ни на есть тиверистых.

— То-то я и смотрю, не иначе как с юга откуда-то, — кивнул Репейка. — А сюда как попал?

— А как все попадают, — пожал плечами Велигой. — Мы, тиверцы, давно уж в Новой Руси… Дед мой ходил с Олегом на Царьград, отец на заставе погиб, и сам я с шестнадцати весен в младшей дружине. Потом тоже застава, с печенегами бился — по башке получил, до сих пор в ушах звенит… Под Полоцком был, а там, видно, приглянулся кому… Сам не понял, как в Киеве очутился, в старшей дружине, а потом и при самом светлом князе Владимире оказался…

— При Владимире… — прошептал почтительно Репейка. — Вот так прямо сидишь в золотой палате, вино пьешь, а вокруг тебя… Илья Муромец, Добрыня, Казарин, Лешак — попов сын, Рагдай, Руслан, бояре именитые, гости заморские… сам светлый князь Владимир — Ясно Солнышко! Расскажи, Велигоюшко, каково это — в одной палате с князем мед пить? О чем люди на княжьих пирах говорят?

Велигой грустно улыбнулся.

— Поначалу страшновато было… Я ведь тоже не невесть какого знатного рода, к богатым пирам не привычен. А потом… втянулся. Да и ничего такого страшного нет, люди — они везде люди, и все, в общем-то, одинаковые. Да и князь, не поверишь, оказывается тоже человек!

— Да ну? — глаза дурачка распахнулись, как крепостные ворота.

— Родом клянусь! — подтвердил Велигой. — А что касаемо разговоров… да о чем везде люди говорят? О жизни, о бабах, о том где, что почем, златом да ратными подвигами хвалятся… Я этих историй наслушался — во, не лезет больше, потому как сам вот нахвалился, а теперь идем мы с тобой незнамо куда к какому-то зверю, что в норе живет. Разве что гости заморские историю расскажут, а иной раз такое брякнут, что все чуть не под стол падают со смеху.

— А что брякнут? — Репейка, похоже, если уж приставал с вопросами, так похуже настоящего репья цеплялся. — Что?