Цена дара

— Ты? — вскинул брови Вердан. — Если не считать отстреленного уха и маленького ожога шее, на тебе ни царапины. «Венет» пытался уничтожить энергоблок после взрыва сердечника… мстительная тварь… ПВО Конфедерации вовремя сбила ракеты. Сердечник выдержал взрыв, в манипулятивное окно выплеснулось небольшое количество плазмы. Никого особо и не задело… — Вердан покачал головой. — Ты отключился из-за ломки. В госпитале у тебя остановилось сердце. Два раза заводили, Коршун. Нужно осторожней с наркотиками, иначе Конфедерация лишится своего доблестного аватара.

— К черту наркотики.

— Ничего, полежишь немного и будешь как новенький, — Вердан смахнул пару невидимых пылинок с моего голого плеча. Он всегда радовался, когда предвкушал большую прибыль. Надеялся на премию. В этот раз он действительно ее заслужил. Тем, что не смог ничего сделать… в какой-то степени я был благодарен ему за это. — Конфедерация подключила таких докторов, что у тебя просто нет ни единого шанса отбросить копыта. Пока ты лежал, тебя буквально вырастили заново. Сейчас твои органы сейчас, как непорочное дитя. Выйдешь из больницы с огромным запасом на использование.

— Тогда какого хрена все так болит?

— Оно и должно болеть, — рассмеялся Вердан. — Дитя рождается в боли. Придется немного потерпеть.

Рождается… я родился, значит, обрел смысл. Но они делают все, чтобы исказить его. Они хотят, чтобы я плясал для них на сцене, упрочняя политическое влияние. Только мне предстояло выбрать, для кого стать шутом — для Марса или Земли. Как оказалось, выбор за меня тоже уже сделали.

— Через месяц на Землю отправляется шаттл, мы уже забронировали два места, — обрадовал меня личный помощник. — Прогнозы врачей были обнадеживающими, поэтому Конфедерация взяла на себя ответственность за перевозку твоего тела… вернее, тебя. Первое выступление запланировано на пятое сентября. Уверен, к этому времени ты уже будешь бегать.

Вердан продолжал болтать на обочине моего слуха, когда в палату вошли врачи. Пусть делают, что хотят. Я откинулся на подушку и закрыл глаза, пытаясь вспомнить взгляды, которые так и не успел запомнить перед взрывом. Знал только, что в них ощущалась надежда. Приятное чувство.

«Что не рождается, не имеет смысла». Сегодня я родился заново. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Я ушел из больницы на своих ногах. Когда подлетел к космодрому, фанаты уже сходили с ума. Мы шли по длинному серебристому коридору, стрелки указывали нам путь, иногда по пути встречались широкие плакаты с призывами лететь в космос, выполнять рабочий план, любить родину и не пить больше, чем положено. Забавно, что все до единого призывы я давно нарушил. После того, что я сделал, Марсу на это было плевать. «Победитель всегда прав».

И вот, я стою у черты, пересечь которую мне поможет один-единственный шаг. Как тогда, на Венере. Впереди иссиня-черная пустыня ядовитой земли, позади — неуемный плющ, похоронивший под собой гектары земли. Здесь все было в точности наоборот. Строгий и всегда готовый к труду, войне и обороне Марс сейчас находился позади, а впереди мельтешил цветущий клочок под юрисдикцией Земли, в который уже набилось фанатов, репортеров и других высокопоставленных зевак, как рыбы в заводь во время нереста. Отсюда я слышу их истошные, восторженные вопли.

— Подожди-ка здесь, — никогда еще Вердан не был настолько вдохновленным. — Я подготовлю СМИ, они как всегда все напутают. Когда дам знак — выходи.

Когда Вердан пересекал черту, оставив меня в гордом одиночестве созерцать безумие впереди, я вновь ничего не ощущал. Ничего из того, что должен был ощущать. Радость, восторг, любовь… гордость? Какой же это бред. Ничего более фальшивого меня впереди еще не ждало. Фальшивые восторги, фальшивые комплименты, фальшивые истории, которыми обрастет моя праздная биография. Никто из тех, кто раскрывает свои рты в попытках выразить свою любовь и понятие не имеет, за что боготворит меня. Просто им дали повод, и они начали любить. Людям необходимо кого-то любить. На моем месте мог оказаться любой другой, кто достаточно знаменит, чтобы сделать из него всеобщего кумира. Или всеобщее посмешище.

Но все же… там, за чертой, бурлила любовь, кипела и жила. Она была горячей, как поверхность только что изверженной лавы и громкой, словно восход солнца после ядерной зимы. Так какая разница, что на моем месте мог быть любой другой? Здесь нет никого из других, здесь — я, и вся любовь принадлежит мне. На миг, на час, на год или всю жизнь. Не важно. Вся она — моя.

Яркая вспышка от очередного кадра ослепила так, что я резко отвернулся: только что обновленные глаза еще не выдерживали таких нагрузок. Кто-то из гущи фанатов кинул несколько алых роз за заградительную линию:

— Подари мне ребенка, Коршун!