— У него приказ наместника, — сказал седовласый патриций, глава местного совета. Геннадий пару раз был у него в гостях и относился к нему с уважением: честный человек, философ-стоик.[76]
— Не отпускать армии зерно из городских хранилищ без финансового обеспечения.— У него
— Жаловаться наместнику. Пусть император узнает…
— Император знает, — сказал Черепанов, — как Максимин обошелся с вашим судьей, который посягнул на армейские привилегии.
— Но это же другое…
— То же самое. Главная привилегия солдата — быть сытым. Совет: дайте Максимину то, что он требует. Довольно одного мертвеца…
— О чем ты с ними толковал? — недовольно спросил Черепанова Гонорий Плавт.
— Уговаривал дать провиант.
— Куда они денутся! Фракиец всегда получает то, что хочет.
— Только методы его мне не очень нравятся, — проворчал Черепанов.
— Скажи спасибо, что не ты испробовал его кулака! — усмехнулся примипил. — Да, он грубоват, зато всегда поддержит своих.
— Ну, если
Плавт засмеялся.
— Ладно, — сказал он. — Говори, чего хотел. Ты же не любоваться, как Максимин зерно выколачивает, в город прискакал?
— В отпуск хочу, — сказал Черепанов. — Недели на три. В Рим.
— Небось, к патрицианке своей? — усмехнулся Плавт. — Ой смотри! Фракиец с ее папашей сейчас не в ладах.
— Это их интимные проблемы, — ответил Геннадий. — Меня не касается. Отпустишь?
— Не уверен. Если фракиец отпустит меня. В мой легион. Я узнаю…
Максимин Гонория не отпустил.
— Может быть, на мистерии… — понизив голос, пообещал Аптус. — Надейся,
— А что мне еще остается… — проворчал Черепанов.
Он очень скучал по Корнелии. И по Лехе. Но пришлось удовольствоваться письмами. Из Рима они приходили намного чаще, опечатанные и пахнущие благовониями. Письма от Коршунова пахли менее возвышенно, и запечатывать их не требовалось. Читать по-русски здесь никто не умел. Дела у Лехи шли хорошо. Он уже получил добро и от готов, и от герулов. Сейчас вел переговоры с сарматами. Если получится, будет замечательно. Тяжелая конница очень нужна…
Обещание Аптуса не реализовалось: февральские митраистские мистерии, так же как и декабрьские, Геннадий отпраздновал не в Риме, а здесь, в Мезии. К своим обязанностям примипил одиннадцатого так и не приступил. Потому что пошел на повышение: в префекты восьмого. А место примипила одиннадцатого Клавдиева занял Черепанов: Геннадий уверенно шел вверх по карьерной лестнице. Интересно, куда она его заведет? Не свалиться бы…
Глава вторая
Война, власть и политика
Повелитель великой Римской империи Марк Аврелий Александр Север «Великий Персидский» прибыл в лагерь западной армии вместе со своей матерью-соправительницей Юлией Авитой Мамеей, официально титулуемой Августой и «матерью императора, солдат, Сената и страны». С ними пришел громадный обоз и два сирийских легиона — шестой железный и шестнадцатый Флавиев крепкий. Вместе с теми войсками, что уже собрались под Могонтиаком, получалась почти сорокатысячная армия. Такими силами можно было не только запугать, но и сокрушить межплеменной союз алеманнов. Так считал Черепанов, чей легион (правда, без легата, который по
Император считал иначе. Окинув ничего не выражающим взглядом наведенную понтонную переправу и занятый легионерами плацдарм по ту сторону реки, Александр Север в сопровождении когорты преторианцев вошел в Могонтиак и провел там ночь. Командующему Максимину, рассчитывавшему на немедленную аудиенцию, пришлось отказаться от надежды увидеть императора. Ему сообщили, что август утомлен дорогой и видеть его не желает.
Прошло два дня. Император переселился из города в лагерь, устроенный сирийцами. Максимина он по-прежнему видеть не желал. Зато по построенному фракийцем мосту на ту сторону переправился отряд в двести всадников. Отряд возглавлял недавно назначенный легатом консуляр Гай Пактумей Магн, дядюшка хорошо известного Черепанову латиклавия одиннадцатого легиона Петрония Магна.
Два дня войско бездействовало в ожидании. На третий день Максимин возобновил обычные занятия. На пятый слухи о том, что консуляр Магн отправлен послом к алеманнскому царю, подтвердились полностью. Магн вернулся, и с ним явились представители алеманнского союза. Император, вот уже пять дней отказывавший в аудиенции своему командующему, принял их незамедлительно.