Цена короны

Молот опускается и снова взлетает, плюща широкую стальную полосу. От жара она раскалилась добела, точно полуденное солнце. Снова удар – и во все стороны брызжут яркие искры. Кряжистый рыжебородый гном, крякнув, опускает заготовку в бадью с водой. Сталь шипит, словно и вода, и заготовка тоже очень довольны тем, что получилось.

Моя жена что-то говорит кузнецу, тот недоуменно разводит здоровенными ручищами, берет со стойки короткий тулленский седельник и протягивает ей. Иллана передает мне дочурку, неловко берет меч за рукоятку, поднимает…

Соррель, вытаращив глазенки, смотрит на нее. На румяном личике недоумение: что это мама делает?

«Женщине пристало носить ребенка, а не оружие».

Прости меня, Иллана. Прости, Соррель. Я сделал все, что мог.

Или еще не все?

* * *

Солнце растекалось по горизонту, словно таяло, растопленное собственным жаром. Небо на востоке небо уже натягивало последнее, седьмое по счету покрывало ночи, и сквозь них холодно мерцали первые звезды.

Тэм, наверно, вот уже седьмой раз запевала «Три пальмы у колодца» и не в такт похлопывала плетью по голенищу сапога. Осклизга ее пение приводило в буйный восторг, и он то и дело начинал подпевать неприятным скрипучим голоском. Но когда расплавленное солнце, коснувшись земли, начало остывать, все трое притихли, как школьники при появлении учителя.

Через некоторое время Мну вдруг начал постанывать и ежиться. Он непрестанно твердил, что «след свежий». Однако лошади, которые всегда боятся нежити, пока не выказывали беспокойства. Флайри это показалось подозрительным, но она решила оставить свои подозрения при себе и лишь плотнее куталась в плащ, одолженный наемницей.

Слишком гладко все выходит. Слишком вовремя попадаются нужные люди… да и не только люди. Можно, конечно, возрадоваться и возблагодарить Пресветлого Сеггера за то, что не пришлось носиться по всему Туллену, докучая вопросами посетителям и хозяевам постоялых дворов – толком не зная, о чем спрашивать. Вот только Его ли воля свела ее с Тэм, женой капитана Сегарха, некогда подданной Аккении, а ныне наемницей, продающей свой клинок и все иже с ним тому, кто больше заплатит?

Тэм… Можно подумать, она едет на праздник, а не на бой с нежитью. Да, ее верность возлюбленному в разлуке состоит не в том, чтобы запереться с его портретом в четырех стенах и лить горькие слезы. Она проливает соленую кровь – свою, чужую…

Что на самом деле скрывает твоя улыбка, сайрис Тэм? Слезы тоски и отчаяния… или что-то другое?

«Чем я могу подтвердить свои слова? Все зависит только от того, насколько убедительно я буду врать. И насколько собеседник захочет мне поверить».

Может быть, ты тоже сочинила для себя легенду? Если да, то зачем? Чтобы самой в нее поверить? Или чтобы в нее поверили другие?..

Небо над горизонтом медленно тускнело, бессильное удержать сияние дня. До сих пор он напоминал проведенную нетвердой рукой линию, а теперь стал похож на десну старца, из которой торчит единственный уцелевший зуб.

Путники подъехали ближе. Зубец рос, и понемногу в его черном силуэте стали угадываться очертания развалин старого монастыря. Похоже, он был разрушен еще во время Катаклизма. Отстраивать его заново было некому, и время неспешно продолжало дело, начатое землетрясениями и огненными дождями. Крыша церкви провалилась, кельи ныне не могли приютить даже призраков. Колокольня торчала над развалинами, как сожженное молнией дерево.

Увидев руины, Мну обхватил свою огромную голову руками, словно от невыносимой боли, и закачался из стороны в сторону.

– О-о-ох! – застонал он. – Мертвые здесь… Мертвые пришли раньше, чем солнце село…

Тэм остановила коня, взъерошила волосы растопыренной пятерней и прищурилась. Флайри недоуменно вглядывалась в ее лицо. Она не могла понять выражения, которое на нем появилось… и не из-за ночной темноты.

– Не бойся, Мну, – наемница спешилась и сняла осклизга с седла. – Ты дальше не поедешь. Оставайся здесь. Для тебя тоже найдется работа.

Она вытащила из вьюка какие-то тряпки. Флайри молча наблюдала, как наемница, присев на корточки, объясняет маленькому осклизгу, как обмотать ими копыта лошадей. Похоже, аккенийка ожидала весьма радушного приема в монастыре… когда хозяева прилагают все силы, чтобы гости остались с ними навсегда.

– А мне что делать? – холодно спросила наложница.