Цена короны

А затем внизу послышался стук деревянной колотушки, быстро приближавшийся, дозор ночной стражи шел обходом по спящему городу.

И разговор смолк.

* * *

Ночь прошла. Наступило утро. И, словно салютуя ему, два платана, растущие у Конных ворот, радостно размахивали своими пальчатыми листьями. Ворота назывались Конными потому, что прямо за ними располагались дворцовые конюшни, и именно отсюда некогда выезжали в город пышные верховые кавалькады. Какими ворота были до Катаклизма — никто и не вспоминает. Однако весьма прочными. Во времена Смуты через них проник во дворец монах-расстрига Джайрис Карий со своими троллями, и зеленокожим верзилам пришлось изрядно потрудиться, чтобы высадить створки.

Джайрис не продержался во дворце и двух недель. Маг он был никудышный, а правитель — и того хуже. Через две недели в Туллен вернулся Адрелиан — тогда еще командующий городского гарнизона. Вернулся с победой, разбив армию самозванца, объявившего себя чудесно спасенным принцем Лорисом — уж кому не знать Лориса, как Адрелиану, который сам учил наследника воинскому делу и мудрости полководца!

Их кровь пролилась на плахе в один день и час — и лжепринца, и вышвырнутого из дворца расстриги, затевать долгие судебные процессы не было ни времени, ни возможности. И на том же помосте, на коврах, наскоро застеленных поверх кровавых пятен, состоялась в тот же день еще одна церемония.

Адрелиана, с благословения Хильдиса Коота, епископа церкви Пресветлого Сеггера, при поддержке Инквизиции и круга капитанов-настоятелей Храма Вольных, провозгласили лордом-регентом. Дабы он правил, пока не объявится настоящий наследник престола… С тех пор прошло двенадцать лет, а наследники не объявились.

Искореженные в дни мятежа Конные ворота кое-как приладили на место, заколотили дощатыми щитами. Когда Адрелиан стал восстанавливать дворец, на старые петли привесили простые деревянные створки, выкрашенные темно-зеленой краской — точно под цвет лапчатых платановых листьев, — а в одной из створок проделали порт-батард, проще говоря — небольшую калитку.

Ей и до сих пор пользовались — правда, нечасто.

Вот и сейчас калитка отворилась, и на улицу вышел человек.

Больше всего он напоминал отставного гвардейца. Кажется, ушел человек с военной службы и решил: сменил ты форму на широкие полотняные штаны и суконную безрукавку поверх простой рубахи — и вот ты уже простой горожанин. Но тело не сразу забудет годы походов, рука не сразу отвыкнет от тяжелого меча-полуторника из харабанской стали. Того и гляди расправятся плечи, и шаг станет тверже, и зоркие серые глаза блеснут металлом, да и в голосе появятся командные нотки. И станет ясно: воин не из простых. Командовал не просто плутонгом — ротой… а то и смотри повыше.

За воротами начиналась улица с тем же именем, тоже Конная. С нее бывший гвардеец свернул на Пряжный переулок, и впрямь такой узкий, что разве что веретено с пряжей прокатится. Оттуда — на Хлебную улицу, над которой с рассвета до заката витает томительный аромат топленого молока и горячих булок, а булыжники на мостовой припудрены мукой…

В лавке, что вся разрисована зелеными и оранжевыми цветами, отставник немного задержался: купил знаменитый хлебец из заварного ржаного теста, куда добавляют еще дробленые семечки и мелконарезанные вяленые персики, затем поболтал с носатым булочником.

— …Да на нашей улице, кроме меня, только и выжили, что Иллина-пирожница — она с детьми в подвале пять дней сидела, — рассказывал словоохотливый торговец. — Да Маран еще, но он-то лавку нынче продал и к племяннику перебрался. Племянник у его отыскался, так ведь? Он же к магу в ученики пошел, перед самым этим Катаклизмом… Теперь вот воду нашел, замок поставил, людей завел — знаете, от Аврела два конных перехода… Большой человек! А от роду ему… дайте вспомню… да, двадцать пятый год только пошел, вот подумайте!

— На наместника не жалуется?