Цена крови

– Храни тебя Господь, – ответила она, хотя и не была уверена, что Господу можно довериться в таком вопросе.

Эдварда подняли и посадили, как и Роберта, в седло перед одним из ее нормандских вассалов. Уаймарк ехала рядом, и, когда вся группа уже тронулась, она на прощание помахала ей рукой. Эмма сухими глазами следила за тем, как всадники исчезают в тумане. Затем она отправилась искать короля.

Он по-прежнему находился в большой зале, где принимал Эдварда перед его отъездом; вокруг него толпились чиновники и прислуга, занимавшиеся, как она догадывалась, последними приготовлениями к предстоящему сбору флота в Сандвиче. Она уклонилась от попытки Хьюберта объявить о ее прибытии и прямиком направилась к помосту, на котором за столом, заваленным бумагами, восседал Этельред.

– Я исполнила ваш приказ относительно моего сына, милорд, – сказала она, – но я хотела бы знать, почему вы настояли на том, чтобы отослать Эдварда, в такой холодной и бессердечной манере. Это было сделано жестоко, и я хотела бы знать причины этого.

Как только она заговорила, все в зале тут же умолкли, но она говорила твердо и решительно. Пусть слушают все. Вероятно, им будет любопытно узнать его ответ в не меньшей степени, чем ей самой.

– Вы просто расстроены, миледи, – сказал он, даже не удосужившись взглянуть ей в лицо. – Я обсужу с вами все ваши тревоги позднее.

– Если вы посмотрите на меня, милорд, вы заметите, что я не расстроена. Мне просто интересно. И думаю, что как ваша королева, – она сделала упор на свой титул, – я заслуживаю ответа.

Тогда он действительно посмотрел на нее, после чего едва заметным щелчком пальцев очистил залу от зрителей. Этот жест был атрибутом его власти, который он использовал так небрежно, мимоходом, что можно было действительно подумать, будто он не догадывается, насколько устрашающе это выглядит. Но Эмма хорошо знала короля и понимала, что каждое его слово и каждый жест имеют свою цель. Этим он напоминал ей, что, хотя она, может быть, и королева, ее власть является лишь отражением власти его самого и Эдварда как его наследника. А теперь Эдвард уехал.

– Вы страдаете, миледи, оттого, что потеряли своего сына? – спросил он. – Или же, возможно, явное желание вашего сына уехать от вас настолько вас расстроило?

Эти слова были рассчитаны на то, чтобы причинить ей боль, и первым ее желанием было немедленно и резко ответить ему. Однако она не имела оружия против него. Она не могла сделать ему больно, сказав, что у его сына нет к нему никаких чувств, потому что Этельреду было наплевать на это. Он хотел только, чтобы дети боялись его, и в этом он преуспел, даже очень.

– Вместо того чтобы насмехаться надо мной, – сказала она, – вы могли бы похвалить меня, ведь я воспитала своего сына так, что он подчиняется вашим приказам, не задавая вопросов. И я по-прежнему хотела бы знать, почему вы сочли необходимым отослать Эдварда, не предупредив об этом заранее.

– Мне сообщили, – сказал он, продолжая читать один из документов, лежавших перед ним, – что вы носите ребенка. Почему вы оказались настолько забывчивы, что не удосужились поделиться со мной столь радостным известием?

Выходит, кто-то предал ее. Опешив, она уже открыла было рот, чтобы ответить, но он взмахом руки остановил ее объяснения.

– Это не имеет особого значения, – продолжал он. – Теперь, когда Эдвард уехал, вы сможете направить всю вашу энергию на подготовку к предстоящему рождению ребенка. С этой целью вы освобождаетесь от необходимости присутствовать на заседаниях совета – на неопределенный срок.

– Милорд, я лишь хотела быть полностью уверена…

– Через три дня я уезжаю в Сандвич. Вы со своим окружением остаетесь здесь, в Лондоне, и до моего отъезда на юг вам запрещается входить в мою залу или в мои покои без вызова. Я не желаю видеть ваших выходок, подобных тому, что произошло сегодня. Вам это понятно?

– Нет, не понятно, – бросила она. – Я не ваша пленница, и я не ребенок, хотя относитесь вы ко мне именно так. Если вы не желаете слушать мои советы, я буду держать язык за зубами, но отлучение меня от двора предполагает, что я совершила какое-то преступление, хоть ничего дурного я не сделала. Почему мы всегда должны находиться в противостоянии? В чем мой проступок?

Но ответ на этот вопрос она уже знала. Она посмела взвалить на свои плечи выполнение обязанностей королевы, в то время как ему она нужна была лишь для постели. Этельред хотел, чтобы раздача привилегий, принятие решений и вся власть были сосредоточены исключительно в его руках. Ему не нужны были соперники вокруг его трона – ни его сыновья, ни его знать, и, уж конечно, ни королева.