Конечно, сожранное не управляет заражённым целиком, это можно контролировать, решать: поддаваться или нет, игнорировать часть поглощённого коктейля. Но, как правило, лишённые возможности чувствовать вампиры, готовы даже к самым мерзким эмоциям, лишь бы испытать хоть что-то. Он в этом плане действует более разумно, за исключением первых часов, когда влияние особенно сильно.
Ден возвращается домой за полночь, ощущая себя живым,
Он начинает раздражаться по мере разговора, не в силах контролировать злость из-за недавней трапезы. А она словно провоцирует специально, тянет струны нервов, заливает их керосином и поджигает, чтобы посмотреть, как он сгорит.
– Я покажу, – говорит он, зажимая её у стола. А Ника смотрит пуганой мышью, оторопев. Не противится. Он знает, как это работает: ужас обгладывает её плоть, силясь добраться до костей.
Касается пальцами выступающих ключиц, зарывается носом в светлые волосы, дышит шумно, оставляя на макушке краткий поцелуй. Она дрожит, а под его ладонью колотится её сошедшее с ума сердце.
– Посмотри на меня, – не просит, приказывает он, она поднимает на него широко распахнутые глаза. В них ничего не остаётся, кроме вязкого удушающего отчаяния.
Ден чувствует, как кровь приливает к глазам, как она трепыхается в его руках, а затем расслабляется постепенно, когда он дробит её фобию по частям, затягивая в себя. Её страх на вкус терпкий, отдаёт горечью полыни и ромом.
Целует, осторожно накрыв её губы своими. Ника не отвечает даже тогда, когда он проникает языком ей в рот. Не отвечает, но и не отталкивает. Он усиливает напор, прижимая девчонку к своему телу, высчитывает рёбра по одному, пробираясь рукой под маечку, которая кажется совершенно лишней на ней. Он бы предпочёл, чтоб одежды не было вовсе.
Его ведёт от её запаха. Ники становится слишком много. И он не понимает, когда неудачная шутка, издёвка становится чем-то большим.
Может, пожалеет позже, обвинит во всём кипящие чужие чувства. Но это будет потом. Не сейчас. Не тогда, когда она тихонько хнычет ему в рот, неосознанно придвигаясь ещё ближе.
Ему хочется услышать, как она стонет.
– Не надо, – просит Ника, когда он спускается к шее, а ладонь накрывает обнажённую грудь.
– Помолчи хотя бы минуту, – говорит прежде, чем прикусить светлую кожу на её шее. И она слушается.
– Пожалуйста, – тянет она, собираясь сморозить очередную глупость, а он сминает её губы, подушечкой пальца задевает сосок. Не собирается дослушивать, что там «пожалуйста», ведь это может быть и «пожалуйста, ещё», и «пожалуйста, хватит». По его догадкам, пожалуй, второе.
Его кроет от того, как Ника выгибается навстречу рукам вопреки вялым попыткам сопротивления, как дышит часто-часто ему в рот, как радужку подергивает мутной плёнкой, а взгляд становится безумным.
Они точно сошли с ума. Оба. Одновременно.
– Блядь, – хрипит он, подхватывая её под ягодицы и усаживая на столешницу. Вжимается пахом в шортики, тянет волосы, сматывая в тугой жгут. – Никааа, – Ден втягивает губами мочку уха, обводит языком ушную раковину. Давление в джинсах становится невыносимым.
Девчонка царапает короткими ногтями кожу на его затылке, у него темнеет в глазах. Он не понимает, когда она стала такой податливой,
Глава 3.3 Ника
Она взлетает по лестнице куда быстрее, чем спускалась с минут двадцать назад. Лицо пылает толи от гнева, толи от смущения, а, может, всё вместе. Ей настолько стыдно, что хочется провалиться под землю.