Как бы погано не было, ей придётся подняться со дна бездны за его спиной, потому что это сейчас больно, душу рвёт на куски. А спустя полгода она прозреет, выяснится, что бездна – всего лишь яма на тропе, ведущей в будущее. Так часто получается: ты думаешь, что экзамен или очередное расставание трагичны, когда по сути то лишь ступенька на жизненном пути.
Бутерброд не лезет, пускай желудок уже скручивает от голода. Ника без энтузиазма пережёвывает хлеб с сыром, глотает, едва не давясь. Экран мобильного мигает, она подносит к уху телефон.
– Да, Макс, – голос хрипит, мозги похожи на вязкую субстанцию из-за недосыпа и истерики.
– Ты в порядке? – взволнованно интересуется он, точно замечая неладное.
Она усмехается. До «в порядке» ей далеко, где уж там.
– Ден меня выгнал, – сухо контактирует факт, помешивая ложкой остывающий чай.
Он кашляет на том конце провода, видимо, чем-то подавившись. Ника бы даже улыбнулась, если бы нашла в себе силы.
– Что значит выгнал? Погоди. Ты, наверное, что-то не так поняла.
Ей приятно его беспокойство.
– Макс, а как можно по-другому понять слова: «убирайся вон из моего дома»? – дома, жизни, сердца, души. Он выбросил её отовсюду, избавился, оставив догнивать, разлагаться на обочине. Глядишь, позже воротится посмотреть, не сдохла ли под гнётом глупых чувств.
– У вас же… всё было нормально вчера. Что изменилось? – ох, Макс, Макс, ей бы тоже хотелось знать.
– Если бы находилась в курсе дел, может, нам бы удалось обсудить, но он н-не рассказал, – говорит, запинаясь, потому что сложно вести об этом речь, тяжело произносить вслух то, что страшно прокручивать в голове. Сцена без того заела пластинкой. Лучше бы память сбоила старым царапанным диском, проку было бы больше. По крайней мере, для её нервной системы.
– Выходит, ты не у брата?
Она фыркает, звеня металлом о фарфор кружки.
– Выходит, что нет. Вам придётся справиться на вечеринке без меня, – неудачно шутит, закусывая розовую губу до крови.
– Что случилось? – шепчет он участливо.
Ника забирает волосы в хвост, ставит на громкую.
– Я настояла, чтобы он всё-таки поговорил с Ксюшей, – морщится она. – Поговорил. Из компании вернулся другим. Я не знаю, что он увидел или услышал, – чёрт, чёрт, чёрт! Слёзы всё-таки текут по побледневшей коже, которую уже саднит от избытка соли.
– Ты что, плачешь? Блядь. Ника, не реви. Я сейчас буду. Скажи адрес.
Она мажет влагу по лицу, всхлипывает.
– Н-не надо, – звучит слишком жалко.
– Не спорь. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Ты сможешь с ним объясниться, я устрою встречу.
Губы дрожат, её потряхивает, как при ознобе в лихорадку. Она не уверена, чего желает в самом деле. Чтобы её оставили в покое или успокоили, сжав в крепких объятиях. Лучше бы это были руки Дена.
– Хорошо?
Она со сдавленным стоном утирает сопливый шелушащийся нос, прочищает горло и отвечает:
– Хорошо.
Никольский заезжает спустя тридцать минут, выглядит таким взмыленным, будто бросил все дела и примчался. Ей неловко от того, что он так торопился. Он видит её потрёпанный вид, ведь даже слой косметики не помог скрыть следы бессонной ночи, тон не справился с синяками.
Перед выходом она оторопела от отражения в зеркале, та девица с потухшим взором не могла быть ею, но она была. Следы от поцелуев из фиолетовых стали жёлто-коричневыми, ей захотелось замазать и их. Удержалась, отдав предпочтение водолазке с высоким горлом вместо футболки.
– Прости, – извиняется не пойми за что Макс в самом конце маршрута. Они останавливаются у высотки в двадцать этажей.
Она качает головой.
– Тебе не за что просить прощения, – кому бы не помешало, так это его брату. Чего толку лгать, простила бы, всё простила: и грубость, и новые шрамы. Они зудят, сокрытые под мышцами, сухожилиями, костями. Они в её душе.
– Я никогда бы не подумал, что он может так поступить, – голову опускает, волосы падают на зелёные глаза.
Ника кладёт ладонь ему на плечо, надеясь приободрить, хотя здесь именно ей больше всего нужна поддержка.
– Это не твоя вина, – повторяет она то же, что и себе раз за разом в безуспешных попытках перестать оправдывать действия Дена.
Макс вздыхает, с шумом выпуская изо рта воздух. Они поднимаются на двенадцатый в его квартиру. Вполне добротная студия, такая стоит целое состояние из-за местоположения.
– Чай, кофе, вино? – предлагает он, подходя к балкону.
– Я похожа на того, кто нуждается в утреннике? – беззлобно язвит она, забираясь на диван с ногами.
Он хохочет тихо, наконец, теряя озабоченный вид, плечи расправляет, вытягиваясь в росте. Становится похожим на самого себя. Такого Максима она знает, таким он ей понравился.
– Тогда это для вас, – улыбаясь, говорит он, протягивая откупоренную бутылку. – Как правильно, кстати, мадам или мадмуазель?
Теперь смешно уже ей, ведь именно по его части – разбираться в подобных вещах. Задумывается, потому что, кто знает, кто она ныне. Кольцо не покидало пальца, а в паспорте нет штампа о разводе. Юридически, получается, до сих пор мадам.