Цена моих грез

– Невероятно. Ничего вкуснее не пила. А послевкусие… Но больше не буду. Я уже хмельная.

Отложила бокал на комод и нагло устроилась у Левича на коленях. Мне вдруг захотелось почувствовать его тепло, его дыхание, а еще – вкус вина на его губах. На его губах напиток наверняка слаще и сочнее.

– Поцелуешь меня? – шепнул Павел. Кажется, мы думали об одном.

– С радостью…

И правда. Сладко. Сочно. Терпко. А аромат ликера и шоколада горчит на языке.

– Какая же ты… – он стонет мне в рот, и я загораюсь. Пылаю. Желаю. Хочу.

Хочу прижаться к его голой коже, хочу почувствовать ее жар, хочу стать с ним одним целым. До дрожи, до звезд в зажмуренных глазах хочу его.

– Тише, малыш, – Паша отстранился от моих губ, но ладони от моего лица не убрал.

Он на меня смотрит потемневшими глазами, тяжело и рвано, будто бы пробежал марафон, дышит и… И все смотрит на меня. И я под этим взглядом полностью обезоруженная, с обнаженной душой и развороченными чувствами. Я такая его. Без остатка.

– Разденься для меня.

Я сама не понимаю, как вдруг озвучиваю свое спонтанное, но сейчас самое яркое желание. Хочу коснуться его кожи, провести по ней губами, оставить на ней свой след, чтобы и он знал – теперь он мой. Я отдаю себя, только взамен беру его. Не могу иначе. Иначе задохнусь в нем, растворюсь и перестану быть. Я хочу почувствовать, увидеть, что между нами нет преград даже в виде ткани, что мы настолько близко, как близко к друг другу секунды, соединяющиеся в минуты.

– Девочка моя… – полустон–полушепот в губы вызвал во мне целую кучу мурашек, которые отдались потом по внутренностям током. – Как же я тебя хочу…

Я зажглась от одного его голоса, от одной интонации у меня в животе зажегся пожар. К образовавшемуся огню уже летели глупые бабочки, не боясь опалить крылья. Кажется, они уже оделись в броню, зная, как со мной, их хозяйкой, сложно и непонятно.

А поцелуй же – глубокий, жадный, которым он пил меня, будто странник, давно плутавший по смертельной Сахаре, внезапно увидел оазис, и теперь не мог наглотаться прохладной родниковой воды, не мог оторваться от нее, потому что боялся – вдруг снова мираж? И если он сейчас поднимет голову, чтобы вдохнуть воздуха, самое дорогое сокровище обратится в песок и покроет горячие дюны. Я ему отвечала не с меньшим запалом, кусая его губы, языком касаясь его зубов, его языка, вновь кусая почти до крови его губы, возвращая стон ему в рот. Я целовала его и, цепляясь за сильные плечи, чтобы не утонуть в нем, говорила своими действиями “я твоя”.

Я первой оторвалась от его губ и, не стыдясь своих желаний и вообще ничего, сказала:

– Хочу тебя целовать. Везде. Хочу.

Любить – не стыдно. Стыдно не показывать любовь.

– Разденься для меня.

Паша послушался: расстегнул пару пуговиц на рубашке, а потом, словно бы устав от этого нехитрого занятия, потянул ткань, отрывая пуговицы прямо с “начинкой”. Сдернул ее с плеч, и я провела ладонью уже по обнаженной коже, под которой чувствовались литые мышцы. Почувствовав, как сильнее он напрягся, улыбнулась и провела уже ногтями, оставляя на бронзовой коже красный след.

Паша выдохнул сквозь зубы, сжимая ладони в кулак.

Я же наклонилась и медленно, будто бы давая ему возможность остановить меня, прижалась уже губами к его шее. Хотя черта с два я остановилась бы. Не сейчас. Не сегодня. Не в этой жизни.

Поцелуем прошлась по ключице, а потом языком по кадыку, чтобы потом прикусить кожу чуть ниже.

– Дьявол! – прошипел мой мужчина, когда я втянула кожу на чувствительном участке шеи, где бьется пульс, – она у него чуть солоноватая, пахнущая гелем для душа, одеколоном и его неповторимым ароматом, от которого мне сносит крышу напрочь. Хотя вру. Мне от него всегда сносит крышу. Я его сумасшедшая, потерявшая голову от его искренности и от его душевной красоты.

– Болит? – с самой лукавой улыбкой спросила, подув на засос. Посмотрела на дело своих губ и заметила: – Тебе очень идет. И я как представлю, что его увидят все… Увидят, что ты мой.

Паша стремительно прижал меня к своему ставшему каменным телу, и я не без удовольствия отметила то, как ширинка его брюк увеличилась, обрисовывая контур возбужденной плоти.

– Не делай так, – простонал он мне в волосы.

– Так? – прижалась к нему снова, поерзала, чтобы…

– Даша! – почти рык. Звериный, но мне не страшно, а так упоительно–сладко, что делаю это снова и снова.

Я не знала, что от прикосновений может сносить крышу, что от них может гореть кожа, пульсировать удовольствием. Я не знала, что низ живота от них будет сводить приятной тягучей болью.

Я не знала, что быть с желанным и любимым мужчиной – восхитительно.

ГЛАВА 29. ДАРЬЯ. ВСЕ ХОРОШЕЕ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ

– Запомни, как ты меня любишь сейчас, – прошептала она. – Я не прошу тебя всегда так меня любить, но прошу помнить этот миг.

(с) Фрэнсис Скотт Фицджеральд

День начался очень хорошо.