Цена нелюбви

Я хотела, я действительно хотела быть там ради Кевина. Я отчаянно хотела убедить его, что я мать, которой можно доверять, а не монстр, неожиданно швырнувший его через комнату, как мстительный призрак из «Полтергейста». И да, и боялась, что Кевин расскажет хирургу или Бенджамину Голдблату, что я сделала. Это карается законом. Меня могли арестовать; мое преступление могли расписать на первой странице «Роклэнд каунти таймс» в колонке происшествий. Я могла воплотить в жизнь собственную безвкусную шутку: мол, я обрадовалась бы, если бы Кевина у меня забрали. Как минимум меня подвергли бы унизительным ежемесячным визитам социального работника, проверяющего, не появились ли у моего сына новые ушибы. Но, даже признавая заслуженность наказания, я предпочитала публичной порке медленное горение на личном костре.

Итак, слепо глядя на стеклянную витрину с благодарностями пациентов среднему медперсоналу, я лихорадочно придумывала оправдания. «О, доктор, вы же знаете склонность мальчиков к преувеличениям. Швырнула его? Он сломя голову бежал по коридору, и я, выходя из спальни, случайно врезалась в него... А потом, ах, конечно, он упал и сильно ударилсяо... о торшер!..»От всех этих нелепых отговорок меня подташнивало.

Я долго томилась в собственном соку на жестком металлическом стуле в приемной. Наконец медсестра сообщила, что нашему сыну сделали операцию по «очищению обломков костей». Я предпочла не уточнять и оставаться в счастливом неведении.

Когда же три часа спустя Кевин появился с ослепительно-белым гипсом на руке, доктор Голдблат похлопал нашего сына по спине и снова восхитился, мол, какого смелого маленького мужчину я воспитала, а ортопед бесстрастно уточнил характер перелома, опасности заражения, важность сохранения гипса сухим и назначил дату следующего визита. Оба врача любезно не упомянули тот факт, что персоналу пришлось менять грязный памперс нашего сына; Кевин больше не вонял. Я тупо кивала и наконец украдкой взглянула на Кевина. Он смотрел прямо на меня, словно говоря: я тебя не выдам. Мы стали соучастниками.

Я его должница. Он знал, что я его должница. И буду его заложницей еще очень долго.

По дороге домой я болтала без умолку («То, что мамочка сделала, очень, очень плохо, и ей очень, очень жаль»— отстраненное употребление третьего лица наверняка придавало моим сожалениям двусмысленность, как будто я уже винила в случившемся какую-то воображаемую подругу). Кевин молчал. С отчужденным, почти высокомерным выражением лица, с пальцами правой, загипсованной руки, по-наполеоновски заложенными за рубашку, он сидел на переднем сиденье, распрямившись и смотрел на мелькающий за боковым окном Таппан-Зи-Бридж, как генерал, выигравший битву, раненный в ней и теперь купающийся в восторгах толпы.

На мою долю подобного хладнокровия не выпало. Избежав полицейского и общественного преследования, я была приговорена к еще одному тяжелому испытанию. Доктор Голдблат проглотил бы вздор вроде того, что я налетела на Кевина,но с тобой подобный номер не прошел бы. Я и представить себе не могла, как смотрю в твои глаза и несу явную чушь,

— Эй! Где вы были, ребята? — крикнул ты, когда мы вошли на кухню. Ты стоял к нам спиной и намазывал арахисовое масло на крекер.

Мое сердце колотилось как бешеное. Я все еще понятия не имела, что скажу тебе. До того момента я ни разу преднамеренно не делала ничего, что угрожало бы нашему браку — или нашей семье ,— однако была уверена: если что-то и подтолкнет нас к краю пропасти, то именно это.

Ты повернулся к нам. Твои губы были усыпаны крошками.

— ...Боже, Кев! — воскликнул ты, глотая непрожеванный кусок. — Что с тобойслучилось, черт побери?

Ты поспешно обтер ладони и упал на колени перед Кевином. Мурашки побежали по всему моему телу, как будто сквозь меня пропустили электрический ток. Меня охватило отчетливое предчувствие: еще-одна-две-секунды-и-ничего-уже-не-будет-так-как-прежде. И прошиб холодный пот. Как будто видишь несущуюся навстречу машину, и уже слишком поздно вертеть руль.

Однако неминуемое столкновение было предотвращено в последний момент. Ты привык доверять версии сына, а не жены и потому обратился прямо к Кевину. На сей раз ты ошибся. Если бы ты спросил меня, клянусь — или, по крайней мере, мне нравится так думать, — я бы покаялась, я бы сказала тебе правду.

— Я сломал руку.

— Я вижу. Как это случилось?

— Я упал.

— Откуда?

— Я испачкал штаны. Мамочка пошла за салфетками. Я упал со стола. На... на мусоровоз. Мамочка отвезла меня к доктору Голдблату.