Цена одиночества

— Говорят, если человек боится Бога, он больше ничего не боится. Другим страхам нет места в душе.

— Зачем же Его бояться, если Он есть Любовь?

— Бояться потерять Бога в душе своей. Знаешь, как ребёнок малый? Тянется к родителю всем сердечком, боится потерять теплые руки, плачет. Так и мы, все дети у Господа, мы должны вот так же притулиться к нему всей сутью, всей жизнью притулиться. И тогда чего же бояться? Разве любящий отец бросит свое дитя?

— Ты ничего не боишься?

— Боюсь, как же. Только повторяю часто: Господь со мной — чего устрашуся? Господь со мной — чего убоюся? Молюсь, чтобы вера не оскудела. Пока служится Литургия, земля даст всё, чтобы хлеб лежал на престоле.

— А если прекратится служба?

— Горе будет. Если прекратится бескровная жертва, тогда погибнет мир.

— Почему?

— Земля не даст плода, потому что лишь Ему она служит. Верю, не случится такого.

— Как же не случится? А Петруха?

— Много таких заблудших было. Время постоянно их возвращает, чтобы проверить нас. И борьба одна — стойкость и молитва.

— Это для сильных, а я слабая, дедушка.

— Ты, слабая? Моя внучка слабая?

— Слабая. Моя жизнь идет без Бога. В храм захожу очень редко, если попросить что-то нужно. Свечку поставлю, постою перед иконой. Я заблудилась в этом городе. Ты не представляешь, что такое город.

— Почему же? Ты помнишь жизнь Каина? Пролил первую кровь, кровь брата. Земля приняла её и возопила от ужаса. С тех пор крови не приемлет. Кровь не впитывается, а пленкой сохнет на поверхности. И город — изобретение Каина. Что же ждать от него?

— И в городах, наверное, есть люди, наполненные жизнью. Настоящей.

— Есть. Любовь Господа везде. Храмы, колокольный звон. Посмотри, в городе колокола, звоны перекрывают друг друга, не пропуская всякую нечисть. Вот и страшно, что первым делом — храмы уничтожают, понимают, где сила. Обнажают, срывают латы с городов. Вот и селятся в них страсти и грехи смертные.

— Я ведь в городе в храме всего два раза была, дедушка.

Глаза его наполнились слезами, а губы зашевелились в беззвучной молитве. Обнял её и стал гладить доброй теплой ладонью.

— Дедушка! — Лера зашептала сквозь слезы. — Дедушка, что же делать? Ты отдай им, отдай! Они ведь убьют нас. Что с того, что ты отдашь? Храм собираются разрушить. Зачем тебе всё это?

— Ты же знаешь, как храм наш строился. Сколько люди отдавали. У нас ведь на Руси так заведено — не жилища свои украшать в первую очередь, а дом Божий. Сколько жертвовали? Храму-то больше ста лет.

— А зачем? Зачем всё это золото? Богатство?

— Богатство — от слова Бог. Умение отдать, не трястись над каждой копейкой, не подгребать под себя и есть Богатство. Все золото храмов — свидетельство любви человеческой к Творцу. Не могу я это разбазарить. Не имею права.

— Так ведь всё равно заберут. И храм разрушат.

— Придёт время собирать камни. И всё это ещё пригодится. И чаша, и крест наш, и оклад серебряный.

— Какие камни, дедушка? Они же варвары. Камня на камне не оставят.

— Так уже было. И не раз. Христиан убивали, и будут убивать. Тот, кто идёт за Христом, не должен ждать мирских радостей. Им даётся гораздо большее.

— Это сложно. Я этого не понимаю. Совсем. Я всю жизнь ищу мирских радостей.

— Ты больна, детка, больна тяжко. И тело твое молодо, руки и ноги быстры, а душа больна.

— Знаю. Чувствую. Пустота внутри. Тоска. Пытаюсь заглушить. На время помогает.

— Есть лекарство. Если у человека проблемы с физическим здоровьем, ему часто нужна кровь. Переливание её облегчает состояние.

— А если душа болит?

— Душа — тот же орган, тоньше, конечно, печени или почек. Но отвергать её в теле — глупо. И место её в сердце — свято. Кто бы ни спорил с тобой — не верь. Разве мышца сердца может плакать, скорбеть, радоваться, петь?

— Я думала об этом. Но это всё эмоции. И за них отвечают гормоны.

— В сплетении нервных волокон есть узел — таинственный и незримый, в нём всё наше духовное. Истерзанной душе тоже нужно переливание крови, а скорее, вливание, подпитка — кровь Христа. Это и есть причастие. А вы забыли о нем, вернее, вас заставили забыть.

— Зачем?

— Такими, с иссохшими душами человеками, проще управлять. Они теряют понятие добра и зла, размазывают тонким слоем правду, сомневаясь в ней постоянно.

— Если держаться за прошлое, никуда не дойдешь.

— А куда идёте? Камо грядеши?

— Ну, в будущее, наверное.

— В будущее… А ты?

— Я не знаю.

— Как же? Как дойдешь, если не знаешь?

Лера задумалась. Слова дедушки были простыми и ясными.

— Ты поспи, вот на лавке этой приляг. А я с тобой рядышком посижу.

Стало тихо и спокойно, как когда-то в детстве. Она прилегла. Дедушка подложил ей под голову шерстяную кофту, свёрнутую валиком.

— Спи. — Перекрестил ее, погладил. А губы беззвучно зашептали молитву:

— Господи, спаси и помилуй.

Стало тихо, только надоедливая муха билась в стекло.

***