Цена одиночества

— Ты знаешь, Александр Вознесенский, твой прадедушка, канонизирован в лике святых. И монах, которого расстреляли прямо в храме.

— Отец Иоанн.

— Да. Иоанн.

— Почему ты мне никогда про прадедушку не рассказывала?

— Я сама мало чего знала, Лера. Время было такое, об этом не принято было говорить.

— Он на Соловках умер?

— Нет, его расстреляли прямо возле церкви. Там три могилы, его и отца Иоанна и старушки какой-то.

— Фотиньи.

— Лерочка, когда с тобой это случилось, я ездила туда в деревню. — погладила её руку. — Много чего узнала. Поспи. Тебе надо поспать.

— Да, мамочка…

— Ты поправишься и мы обязательно туда поедем вместе.

Лера закрыла глаза. И зазвучал тихий голос:

— И вдруг — колокол. Этот звон до сих пор слышу. Мама тогда подхватила меня из последних сил. А дальше помню свечи и икона Святителя Николая. Мне так тепло стало, радостно, как будто я домой пришёл. Я почувствовал, что мы не одни. Уснул на лавке прямо на службе, и сквозь сон — такая радость, такой покой, такое блаженство. Как будто Кто-то невидимый и очень-очень добрый взял меня на руки и покачивал легонько.

И Леру Кто-то невидимый и очень-очень добрый взял на руки и покачивал легонько.

— Лерочка, спишь? Я вспомнила. Имя вспомнила. Марк.

— Марк, — прошептала Лера. — Марк.