Цена одиночества

Лера встала, испуганно одёрнула платье, священник не шелохнулся у окна, только смотрел на них внимательно, словно пытался что-то понять.

— На выход! Руки за спину! — рявкнула кожаная тужурка. — Шаг в сторону — буду стрелять!

Первой вышла Лера, за ней отец Иоанн, потом Тужурка, Петруха и Митяй. В кухне испуганно притулился к печке Михеич.

— Встать! — рявкнул на старика. — Развели здесь милосердие, с попом заигрывают третьи сутки! Девку ему подсадили, Пинкертоны[54] хреновы! Где Крест? Где золото? Сегодня это должно было быть в городе! Голод в стране, а они тут антимонии разводят!

Петруха вытянулся по струнке, за ним выровнялся Михей.

— Разрешите доложить! На территорию села проник шпион, который выдавал себя за уполномоченного.

— Как! — Тужурка покраснел от злости, затопал ногами. Вы тут для чего поставлены? Не могли документы проверить?

— Так у него мандат! Черным по белому написано.

— Имя! — взвился в очередной раз.

— Петруха меня зовут, — Петруха вытянулся струной и побледнел от страха — а его — ткнул пальцем в грудь Митяя — Митяй!

— О!!! С кем приходится иметь дело!!! Имя того, уполномоченного!!!

— Так Феликс имя. Эд-мундович — Петруха заулыбался оттого, что получилось выговорить без запинок.

— Эдмундович? Дзержинский?

— Во, точно, Дзержинский. В мандате написано так. Дзержинский.

Тужурка схватился за голову. Дураки, кретины!!! Остолопы. Где он?

— Так у Фотиньи. Поселили к ней.

Митяй с готовностью сделал шаг вперёд:

— В бане моецца. Натопили ему баню, значит.

— Я щас всем вам баню натоплю. Этих назад! Закрыть! И глаз с них не спускать! Головой отвечаешь! — посмотрел на Михеича, брезгливо поморщился. — Ведите туда! К Фотинье! Посмотрим, что там за Дзержинский объявился.

Михеич закрыл дверь, задвинул щеколду, грозно для виду прикрикнул:

— Сидеть, понимаешь ли!

Лера обессилено упала на скамью, батюшка присел рядом.

— Дед, что это было?

— По-видимому, в село прибыл уполномоченный, вслед за ним другой. Только почему они друг о друге не подозревают? И почему Дзержинский?

И Леру вдруг пронзила мысль:

— Марк, ну конечно, Марк. Это он.

Она вскочила со скамейки, нервно начала мерить каморку быстрыми шагами.

— Дедушка, мне надо предупредить. Это Марк!

— О чём ты, Соня? — близоруко сощурился.

Лера подскочила к оконцу, распахнула створки и, словно кошка, выскользнула в сад. Повернулась, приблизилась к окну вплотную и прошептала:

— Дедушка, миленький! Держись! Мне надо бежать! Там Марк! Я потом тебе всё объясню. Помолись за меня, рабу Божию Валерию. Мне очень это нужно.

Лера бежала между яблонь в полной темноте. Какая-то сила несла её к домику Фотиньи. В темноте налетела на калитку, лихорадочно нащупала щеколду, открыла, вбежала во двор. Остановилась, чтобы перевести дух, прислушалась. Было тихо. Где-то лениво побрехивала собака. В окошке светилась зажжённая керосиновая лампа. Подошла, прильнула к стеклу. У стола сидела Фотинья, что-то вышивала на белом полотне. Лера тихонько постучала.

— Кто там? — старушка приблизилась к оконцу.

— Я, бабушка. Быстрее, открывай.

Фотинья метнулась к двери, распахнула. На Леру пахнуло сухой травой, теплом печки. В чугунке что-то варилось.

— Соня? Что случилось? Тебя отпустили?

— Нет! Сбежала. Где Марк?

— Какой Марк, ты что?

— Эдмундович. Феликс! Уполномоченный.

— Так нет его, как ушёл — с концами. Баню натопила, а он не вернулся.

Лера обессилено упала на лавку:

— Как нет? — прошептала. — Как нет? Куда же он мог деться? Господи!

И вдруг — стук в дверь, громкий, настойчивый.

— Открывай, Фотинья!

Ужас объял Леру.

— Бабушка, спрячь, миленькая! Они меня убьют!

Фотинья всплеснула руками:

— Што ты такое гаворыш! Хто?

— Тужурка, это за мной.

— На чердак! Хутка. Вось там за занавеской лестница. Полезай, укрыйся там. — засеменила к двери, приговаривая:

— Тужурка, якая тужурка… Хто там на ночь глядя? Я сплю ужо!

Лера птицей взметнулась на чердак. Присела возле старого сундука, обхватила голову руками. У нее все дрожало от страха, даже зубы стучали так громко, что она зажала рукой челюсти.

— Господи, помоги.

А внизу тем временем стук становился всё громче и настойчивей.

— Открывай, Фотинья!

— Да чаго ж от вас покоя сення нема. С утра воюете! Ноч на дварэ. Я сплю уже! — открыла дверь. — Куры дерутся, к гостям, а у меня петуха порешили. Это-то к чаму?

В кухню вошли трое.

Тот, что в тужурке, заорал:

— Где гость твой?

— Набралось гасцей са усех валасцей.

— Хватит! Отвечай, коли спрашиваю!

— Спрос в карман не лезет и карман не трёт! Адказваю — нема гостя. Ушёл. Митяй бачыу.

Митяй сделал шаг вперёд, почесал затылок.

— И что, не возвращался?

— Нет. Зря баню топили. Не пришел ваш уполномоченный. Баня-то ещё не остыла. Можа, хоть вы помыетесь? Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка ударилася.

— Иди ты со своей баней! Митяй, правду она говорит?

— Так да. Я когда воду носил, он и ушёл. Приказал мне со двора ни шагу, пока воды не наношу. А сам пошёл.

— Как он выглядел?

— Так матрос, кортик настоящий. Только говорил странно, словно и не матрос вообще, на студента похож, руки не рабочие.

Лера сжалась в комочек: