Цена одиночества

Лера очень устала от жесткой лавки, хотелось на улицу, на свежий воздух. Да ещё голова разболелась. Она поднялась и стала ходить от окошка к двери.

— Устала, Сонюшка?

— Устала. Голова разболелась.

— Садись. — отец Александр достал из кармана подрясника маленький пузырёк, открутил крышечку, протянул Соне?

— Намажь виски и лоб.

— А что это?

— Елей, маслице.

Лера взяла пузырек, капнула на ладонь густую маслянистую жидкость и стала втирать в виски.

— А теперь приляг, сейчас легче станет.

Густой аромат хвои и миндаля окутал тёплой волной. Боль, сжимавшая виски, стала медленно растворяться в этом запахе, отступать.

— Ну как ты, Сонюшка?

— Легче, дедушка. Спасибо. — Привстала.

— Нет, нет, лежи!

— А ты как же? Садись. — Лера поджала ноги, высвободив на лавке местечко.

Отец Александр присел рядышком.

— Дедушка, расскажи о Боге. Ты так хорошо говоришь, мне спокойно становится. Скажи, зачем человек живёт? Есть смысл появления на Земле?

— Есть некая высшая цель: чем жить, чтобы жить. Высшая цель. Издревле и язычники чувствовали её, а тем более христиане. Ничем не может насытиться душа, кроме как Богом.

— Вот скажи, дедушка, почему вера не всем даётся? Один приходит в храм, с равнодушными глазами поставит свечу, словно в магазине, попросит что-нибудь для себя — денег, работу, еще каких благ и с чувством выполненного долга поскорее на улицу? — Лера встала с лавки, подошла к оконцу. Потрогала пальцем металлический крючок, который держал створки. Повернулась к деду, ожидая ответа.

— Один только разум, без участия сердца, к вере не приводит. — Отец Иоанн вздохнул, потёр переносицу, по привычке поправляя очки, — Есть сколько угодно ученых, которые прекрасно понимают, что ни одна из существующих научных теорий не объясняет зарождения вселенной, но неспособных почему-то сказать: «Верую, Господи».

— Как же быть с сердцем? — всплеснула руками, приложила ладони к груди.

— Есть такие слова в Апокалипсисе: Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною.

— Это Он? Надо услышать Его голос и открыть дверь? — Машинально потрогала крючок, пытаясь его расшевелить. Тот не поддавался. — Но опять противоречие. Как?

— Всё у всех по-разному. Если хочешь, Господь, зная особенности каждого человека, стучит только для него. И кто-то вдруг услышит стук, раздававшийся на самом деле всю его жизнь, получив нежданную помощь в скорби.

— Да, так бывает, я знаю. Горе многих приводит в храм. У маминой подруги погибла единственная дочь, и она стала ходить в церковь, помогать людям, которые нуждались в её помощи. И нашла утешение.

— А бывает, человека все бросят, и он останется совсем один. И поймёт, может быть, впервые, что есть Кто-то, Кто его любит.

— А как ты это почувствовал?

— Когда маленьким был совсем. Это была зимой, в декабре на Николу Зимнего. Мы с мамой шли на вечернюю, в соседнее село. Шли через поле. Ветер сбивал с ног. Мама сняла свой платок, обвязала меня. Я плакал, страшно было.

— Почему только с мамой? А отец?

— Отец умер, летом лошадь его сбросила, расшибся. Мы одни с ней остались, совсем. Это поле мне таким страшным казалось. Ветер, темно, холодно. Казалось, никогда никуда не придём, никогда не будет тепло и никому мы не нужны в этом поле. Она совсем выбилась из сил. И вдруг — колокол. Этот звон до сих пор слышу. Мама тогда подхватила меня из последних сил. А дальше помню свечи и икона Святителя Николая. Мне так тепло стало, радостно, как будто я домой пришёл. Я почувствовал, что мы не одни. Уснул на лавке прямо на службе, и сквозь сон — такая радость, такой покой, такое блаженство. Как будто кто-то невидимый и очень-очень добрый взял меня на руки и покачивал легонько.

— В детстве это легко. У ребёнка сердце чистое.

— Поэтому Господь и говорит: будьте как дети. Отключите рациональный опыт, он ничтожен по сравнению с величием Творца. Так, пыль на шкафу. Просто доверьтесь.

— Я поняла. — Лера надавила на крючок, пытаясь его расшевелить, крючок не поддавался.

— Есть в Евангелии место, когда апостол Пётр пошёл по воде, он обрёл практический опыт веры.

— Но ведь он испугался и стал тонуть?

— Пришла мысль, что по воде ходить нельзя. Рациональная. И всё.

— Не было веры?

— Пошатнулась, и он пошатнулся. Евангелие зовёт нас пойти по воде. И здесь не надо спрашивать, а что дальше? Исполнить, что велел Господь, и вместо воды под ногами почувствуешь — твердь, опора.

Дверь скрипнула, вошёл Михеич. Смущённо почесал реденькую бородку, протянул миску.

— Вот, Фотиния вам огурцов передала. Новый уполномоченный из губернии приехали, приказали вас кормить.

— Вот, Соня, и радость, огурцы у Фотинии сладкие, жуй.

— И вы, дедушка, давайте.

— Ешь, ешь, детка, и мне хватит.

Соня взяла огурчик — зелёный, в пупырышках, потерла его в руках, обмакнула в соль и сочно захрустела.

— Ух ты, вкуснотища. Сейчас бы горбушечку бородинского.

Второй протянула дедушке. Прожевав, спросила снова:

— Знаешь, дедушка, многие думают, будут верить, молиться — и все беды уйдут. И проблем никаких.