Цена отсечения

Вот и наступил момент расплаты. Жанна для порядка потянулась к сумочке; последовал изумленно-недовольный жест кавалера; что вы, как можно. Иван вальяжно скользнул рукой во внутренний карман, смущенно пожал плечами, растерянно поднял брови. Похлопал по наружным, начал плебейски краснеть: от шеи к подбородку густо и ровно, на скулах и щеках рваными пятнами. Лоб заблестел, сквозь дезодорант запахло терпким потом. Мстительный официант стоял подчеркнуто-терпеливо; в отведенном взгляде и отсутствующей позе было что-то язвительное. Бумажника не оказалось и в задних карманах; под стол – не завалился.

Что же он так возится?

– Ваня, не ищите, я заплачу, потом вернете.

– Нет-нет-нет-нет.

Мельтеша, он поспешил в гардероб; официант отклячил нижнюю губу, как бы выражая Жанне сочувствие: дескать, разные бывают ухажеры, что ж, мы знаем-с, навидались, работа у нас такая. Ей стало страшно неудобно и даже стыдно. Не за себя, а за Ивана. За его пошлую суетливость, за мелочную растерянность, за то, что стал похож на плохого актера, забывшего роль и начавшего бекать и мекать. Почему не прогнал обслугу? Зачем позволил хаму молчаливо глумиться? Ведь умеет же ставить на место? Она видела, он же – демонстрировал!

– Вы-то что тут расстоялись? Ступайте, надо будет – позовут! – прикрикнула на официанта, и с ужасом поняла: оно.

Будущее чувство неспешно назревало в ней, смутно бродило, но до сих пор не прорывалось. Ей приятно было находиться рядом с Ваней, доверяться ему и его подначивать; не более того. Но в эту неприятную секунду – взяло и выплеснулось наружу; теперь уже обратно не загонишь. За чужим мужчиной наблюдаешь как угодно. Насмешливо, сочувственно, равнодушно. Но гадкое чувство собственного, личного провала может вызвать только свой, который должен быть лучше всех, а вот как неудачно вышло.

12

Как кошку тянет на место преступления, хотя ведь знает, паршивка: хозяева пройдутся мокрой тряпкой по усатой морде, так Жанна, позволив себе, не смогла удержаться. Собственно, и не было ничего; что такого она себе позволила? почти пионерские танцы, невинная фривольность, никаких соприкосновений под столом, даже прощальный поцелуй – холодный, с оттенком неудобства. А все равно осталось ощущение измены, послевкусие предательства, чувство незаконного, непозволительного счастья. Особенно ее смутило появление ненужного свидетеля; стоило им, расставаясь, потянуться губами навстречу, как мимо, в темную глубину Потаповского прошмыгнула наглая советская машина, разбитый старый драндулет. И не застенчиво прошмыгнула, дескать, целуйтесь-целуйтесь, мы случайно, ничего не видели и вообще нам не до того. А проехала медленно, на малой скорости, с подлым любопытством.

Войдя в квартиру, Жанна долго отмокала в ванной, смывая налет чужого запаха; жевала жвачку, наливала из мелкой бутылочки корейский протрезвляющий отвар; бродила по спальне, заставляя себя напевать что-то бравурное; нарочито медленно пила чай. В конце концов ноги сами понесли в Степину квартиру: поторчать на виду, помозолить глаза, виновато поцеловать противного мужа, попрощаться на предстоящую ночь, обезболить зудящую совесть.

На звук открытой двери он не вышел. Позвала – не откликнулся. А куртка, между тем, висит. И туфли стоят. Пробралась изгибистыми коридорами к кабинету; постучала, услышала самопоглощенное «ага», открыла дверь.

Степин кабинет превратился в фотомастерскую; выключен верхний свет, всюду слепящие фонари на штативах, серебрится зонтик отражателя; в центре световых лучей – желтое семейство Пастернака. Степан склонился над тонкой треногой, уткнулся в развернутый зеркальный окуляр.

– Что ты делаешь, Степочка?

– Тихо!

Комната как будто напряглась, озарилась белой вспышкой, и сразу чуть пригасла.

– Кажется, все путем.

– Да объясни же ты мне!

– Погоди, не все сразу. Вот перегоню на фотоформу, обработаю, и приезжай в Переделкино, послушаем музыку сфер.

– Не поняла, но ладно, подожду. Я, Степочка, пришла сказать тебе спокойной ночи.

– А. Да. Я рад. Спокойной ночи. Ладно, давай, пока.

Глава шестая

1