Цена отсечения

Новые заборы были выше, метра по четыре, а то и все пять; над кромкой заборов, в глубине закрытых территорий сверкали прозрачные купола деревенских пентхаузов, откуда-то снизу, как пар, поднимался рассеянный свет…

Говорить ни о чем не хотелось. Перед сном они попили чаю из тонких чашек. Заедали вишневым вареньем. Чуть засахаренным, но все еще ароматным. Всем было так приятно, будто они сами про себя читали в хорошей старой книжке. Отправляясь к себе, на первый этаж, Недовражин сунул Мелькисарову записку: адресок его сельца, со схемой проезда; с утра он может и забыть, а было бы жаль прекратить возобновленное знакомство. Вдруг время будет…

Время – будет, обещал Мелькисаров. И по скрипучей лестнице забрался в музыкальную шкатулку, чтобы поскорее завалиться на боковой тесноватый диванчик. Он что-то устал от хорошего, хотя и в самом главном не удавшегося дня. Засыпая, краем уха слышал богатырский храп, поднимавшийся снизу, из водительской; тонкий свист долетал из комнатки Арсакьева; Недовражин спал беззвучно.

13

Бульвар помрачнел, посуровел; капитализм капитализмом, дорогие рестораны дорогими ресторанами, а фонари как светили тускло и безжизненно, так и светят. Пробка снова растянулась в оба конца, и уже не яростная, торопливая, а вялая и обреченная. Вдоль прудов, от Покровки к метро, нетвердо, налегке шагают пьяные мужчины: сдали цветы, и довольны. Семенят подвыпившие дамочки с подмерзшими букетами – поверх загульного блаженства на лицах постепенно проступает забота о доме и детях. Так, это купила, то не успела, этим завтра займусь. Раздается запах обильных, многократно подновленных духов – и вина, залакированного водкой.

Как-то в офис сразу расхотелось; все равно что головную боль променять на мигрень.

А дома Жанну ждала нечаянная радость; правда, не сразу ждала; жизнь потомила еще немного, а потом окатила теплой волной.

В одну минуту первого позвонил комендант, полубезумный дядька, у которого на чердаке была подсобка, под слуховым окном стоял канцелярский стол со стопкой бумаги, томиком Томаса Манна, папкой «на подпись» и телефоном. Не подключенным к линии; на чердаке телефонных разъемов не было. Консьержкам запрещалось принимать решения самостоятельно; во всех сложных случаях они вызывали лифт, поднимались наверх и звали господина коменданта; он спускался к ним в сторожку и самолично звонил жильцам.

– Жанна Ивановна? Это дежурный звонит, Жанна Ивановна. К вам тут курьер с корзиной, пустить на ночь глядя, или как?

– А в корзине что?

– Жанна Ивановна, а в корзине цветы. А в другой корзине фрукт. Так пускать или нет, Жанна Ивановна?

– Конечно, пускайте.

– Слушаюсь. Хотя и поздновато, вообще говоря, я уж извиняюсь.

Края цветочной корзины и витиеватую ручку оплетали живые вьюны, в сердцевине мелкими барашками синели гиацинты, белым горошком рассыпаны были ромашки, от корзины шел опасный, сладкий запах. Фрукты и овощи несколько портили дело; контора расстаралась, между лимонами, красноватыми апельсинами и крупными зелеными яблоками прятались сытные крокодильчики авокадо и возлежала толстая связка спаржи; ананас был перевязан игривой ленточкой с распушенными концами; по ленточке шла золотая надпись: «8 марта – 8 марта – 8 марта». И все равно – как хорошо, как славно! И можно даже не вскрывать крохотный конверктик, присыпанный серебряной крошкой; ясно, кто мог учудить такое.

Только что она скажет Степе, если он заглянет утром? Впрочем, скажет – от поклонника, и Степа рассмеется. Правде в любовных делах никогда не верят, верят только откровенной лжи.

ЧАСТЬ 2

Глава седьмая

1

Ситуация развивалась стремительно. – Месяц назад они познакомились. Три недели – поужинали. Две – по-настоящему, не по касательной, поцеловались. А на следующие выходные случится главное и непоправимое; Степан улетит по делам на Урал, а они вдвоем поедут за город. Так решено. И решено не Ваней – Жанной. Она предложила, глядя Ивану прямо в глаза; он даже слегка смутился.

Для какой-нибудь молоденькой девчонки, пустышки и вертихвостки, три недели – немыслимый срок ожидания, непонятная отсрочка; путь к сердцу мужчины теперь лежит через постель. Но не для нее, не для ее сверстниц. Не то чтобы мораль у них была слишком суровой или традиция косной; спать с мужчиной до, помимо или вместо брака – пожалуйста, лишь бы все начиналось сердечным влечением, им бы и заканчивалось. То есть лучше бы не заканчивалось, а только начиналось, но это идеал, а в жизни как выйдет. У мужчин все, конечно, иначе; в крови горит огонь желанья и всякое такое прочее. Но даже у них – даже у них! – раньше все складывалось по-другому. Как-то не сразу, не вдруг, не с каждой встречной. Со встречными тоже бывало, но по-другому, технически, так сказать, разово. А все, что всерьез и надолго, строилось неспешно, кирпичик к кирпичику. И чем старше был мужчина, тем строже подходил он к любовному делу.