Цена отсечения

Степан валялся – подавленный, вялый; слушал вполуха. Заказала Тома; нежный чепчик, тонкая кожа, мякотные губы, огненный ум; заказала кому? этим вот, из подворотни? Тома, Тома, что с тобой случилось? Или – не она, а Мартинсон? Но ему-то зачем? Разве трудно было развести его на деньги по-другому, без полубомжей, которые с трудом запоминают роль и нуждаются в инструкциях по телефону? Тома и ее боров решили заняться бизнесом на шантаже, а этих использовали как живца и уберут потом? Не похоже. Но не будет ответа – не будет и выхода. А ответа нет и быть не может.

Степан решил зайти с другого боку.

– Эужен, я одного не пойму. Ты, говоришь, оружием занимался?

– Еще как занимался! Эужена каждый в Тирасполе знает, и в Кишиневе тоже знают, а не так много людей, которых знают и там, и там. Удобно.

– Что ж ты себе машину приличную до сих пор не купил, ездишь, прости господи, на груде железа?

– Но я же не дурак.

– Это я уже понял.

– Буду ездить по Москве на хорошей машине, всякий спросит: кто такой, откуда деньги, что делал раньше? Начнешь отвечать, запутаешься. А так – Эужен-работяга, простой хороший парень, ремонт-шырмонт, то да сё.

Не пробивается. Еще один заход.

– А ты в Москву давно перебрался?

– Э, лежи, не твое дело. Давай адреса, а то пальцы начну ломать. По одному.

11

Когда он приезжал к Тамаре, первым делом она задавала паршивый вопрос: ты надолго? Не останешься? Хотя заранее знала, что нет; нельзя превращать исключение в правило. Горько шутила в ответ: ну что, вы к нам заехали на час? Привет, бонжур, хелло? И так из раза в раз. Принципиально. Прощаясь, внимательно оглядывала: не осталось ли следов? Теперь можешь идти.

Расстались они через год с небольшим.

Тома сама позвонила, назначила встречу в «Изуми». Повод был вполне формальный, деловой; она придумала, как выбраться из тупика: надо было передать два миллиона фунтов наличными, из Лондона в Малайзию – минуя банки; иначе срывалась важнейшая сделка. Курьер? Опасно. Чеки? Под контролем.

– Найди, Степан, исламскую хавалу.

– Кто такая?

– Что-то вроде перевода денег. Но без документов.

– Не может быть.

– Может. Твой человек должен быть мусульманин; есть у тебя такие?

– Подберем.

Идея Тамары была невероятной как все ее идеи; авантюрной; дерзкой. Степан так и видел, как лондонский порученец забирает в банке миллионы, опасливо грузит спортивные сумки в багажник; едет в район близ Гайд-парка; прячась от ветра, тащит тяжелую ношу в загаженный маленький офис. Там сидит такой смуглявенький, неспешный человечек, в восточных одеждах. Здравствуйте, говорит, я ваш хаваладар; тут полная сумма? я вам верю. Не считая, отправляет сумки в дряхлый платяной шкафик времен Чемберлена; над миллионами висят хламиды, халаты, длинные пальто…

Хаваладар заваривает зеленый чай, неспешно говорит с порученцем о жизни, о вере; почему не видел вас в мечети? а, так вы ахмадист? но это ничего, все лучше, чем быть евреем. Потом сверяет время: не разбудим ли хорошего и уважаемого человека? И набирает одному ему известный номер. Салям алейкум, дорогой! У вас товар, у нас купец. Две тысячи тонн, портрет королевы, надо будет дать через неделю. Как хорошо с тобой работать, слава аллаху. Жду пожеланий и распоряжений. Хаваладар открывает амбарную книгу, пишет арабской вязью – дату, сумму, город. И ласково прощается с клиентом.

Спустя неделю человек летит в Куала-Лумпур, ныряет из прохлады аэропорта в прохладу роскошной машины; мчится сквозь марсианский пейзаж под нечувствительно палящим солнцем – в центр столицы; поднимается на скоростном лифте в немыслимый пентхауз; тут одиноко сидит еще один смуглявенький неспешный человечек; они касаются щеками, гладят бородки, смотрят друг другу в глаза, неторопливо пьют зеленый чай; наговорившись всласть, неспешный человечек открывает зеркальный шкаф, в котором отражается нью-йоркский ландшафт малазийской столицы; там запечатанные чемоданы и тележка. Считать не надо! все по-честному, между своими: два миллиона минус цена услуги. Все просто, никаких перечислений и следов.

– Прости тупого. Я не понял. А в Куалу-то как они попадут?

– Никак. Хаваладар отдаст свои.

– Он сумасшедший?

– Нормальнее, чем мы с тобой. Когда-нибудь его клиент попросит оплатить британские контракты; хаваладар наберет нужный номер, скажет, э, друг! Я дал тебе два миллиона, помнишь? Помню; вот и запись на моей бумажке. Так ты потрать эти миллионы как я скажу, а бумажку можешь сжечь. О’кей, аллаху акбар, как хочешь, дорогой! И это все.

– Тома, ты великая женщина. Ты мусульманка?

– Я атеистка. И нам надо бы поговорить.

Степан напрягся, мышцы живота окаменели, как если бы он ждал удара. Сейчас начнется. Размен любви на деньги, должности, поблажки. Доля в бизнесе? Партнерство? Дом? Какая разница. Он пойдет на все, о чем она попросит – и это будет означать разрыв. Прошлое перечеркнуто; он был элементом плана, сейчас в него воткнут победный флажок.

Тома смотрела в стол, водила пальцем по краю тарелки.

– Мне от тебя ничего не было нужно.

Вот, началось.

– Что же изменилось?

– Ничего.