Цена Рассвета

Анджей Кантор не понаслышке знал о том, что такое кома у экстр. Ни одно действие в информационном поле не давалось так легко, как казалось новичкам. Даже самое ничтожное вмешательство требовало огромного расхода сил. Он знал об этом лучше прочих, год за годом ходя по краю пропасти. Любой из новичков, которых он подвергал финальному «тесту стрессового ответа», мог либо сам перерасходовать силы, либо ответить слишком эффективно — тогда и у Анджея не нашлось бы ресурса, чтобы противостоять ему и нейтрализовать последствия.

Методика стрессового ответа позволяла латентной экстре перейти на новый уровень осознания своих способностей, разрывала до того прочную эмоциональную связь между учителем и учеником. Год за годом он действовал одним и тем же способом: заставлял тестируемого в короткой вспышке ненависти нанести удар осознанно и со всей доступной силой. Анджей никогда не поручал проводить этот тест кому-то из помощников.

В коротком поединке один бил наотмашь, работая через факторы хаоса, многократно увеличивая риск фатальной случайности — ведь с любым человеком в любой момент может случиться что угодно, остановка сердца, например; весь вопрос в том, какова вероятность такого события. Другой, убедившись, что фактор создан и кандидат действительно может осознанно работать в информационном поле, блокировал его действие, а потом объяснял потрясенному новичку, что именно произошло.

Иных, щадящих способов перевести человека, привыкшего мыслить рационально и отделять желания от возможностей, а волевые усилия от событий, на экстра-уровень ученые Вольны не знали.

Был и третий важный момент: короткий, но впечатляющий урок раз и навсегда закреплял убеждение в том, что дар экстры нельзя использовать по своей воле и на свое благо. Анджей умел прививать новичкам чувство вины, которое служило самым лучшим поводком. Ничего для себя, все для блага государства. Иначе — смерть невинных жертв, а как пример — едва не загнанный в гроб наставник, который всего лишь стремился помочь ученику раскрыть его дар в полном объеме. За все двадцать пять лет, что Анджей занимался этим, срывов не было.

Свой собственный поводок он получил, стоя у гроба наставницы. Испытание закончилось фатально для активатора. Он так и не перестал ненавидеть Анну, но она подарила ему новый мир, а он расплатился с ней смертью.

Анну Чех убила кома экстр.

Теперь в похожем состоянии перед ним лежала Арья. На первый взгляд, ничего общего не было. Клиническая картина радикально отличалась от знакомой ему. Но и уровень, на котором она могла работать, на который она вышла — без присмотра наставника, без лекарственной поддержки и бригады специалистов, готовых прийти на помощь, — тоже ему был недоступен, неведом. Анджей мрачно покосился на профессора Чеха. Тот сорвал его с места в безумную, безрассудную поездку. Нужно было действовать иначе. Взять свою группу медиков, надежную и проверенную, аппаратуру… но это требовало времени, минимум суток на сборы. Дождалась бы его Арья?

— Профессор, у нас есть еще один вопрос… два.

— Да, сынок?

— Не явится ли к нам в самый неподходящий момент эта загадочная Прагма?

— Нет, — сказала драгоценная родственница, Аларья Новак, которую никто не спрашивал, но она как заявилась на пару со своим синринским блондином, так и стояла теперь в слишком тесном медблоке. — Не знаю, почему, но я точно знаю, что нет.

— Вас вообще никто не спрашивает, — рыкнул Кантор, и без того злой на глупую девицу, не сумевшую выполнить единственное данное ей поручение. — Подите лучше обуйтесь…

— Не кричи на девочку, сынок, — попросил профессор. — Она правду говорит. Они ушли, совсем ушли. Ты не чувствуешь?

— А что, кто-нибудь когда-нибудь их чувствовал? Вы, что ли? А что ж молчали-то?

— Раньше я считал это чем-то природным, нам непонятным. Да загляни сам, не бойся, как в прошлый раз не будет.

— Если я когда-нибудь начну бояться поля… — начал Кантор, но потом осекся и прикрыл глаза.

Усилие для входа потребовалось минимальное. Подобная легкость даже испугала, но Анджей моментально нашел причину: в одной комнате с ним находились три резонатора такой силы, которую он раньше не мог и вообразить. Даже побитый синринец воспринимался гигантской батарейкой, ветром, который мог поднять и не такое легкое перышко, как Анджей.

Обычных людей в веере вероятностей он воспринимал упругими теннисными мячиками, которые достаточно легко можно было толкнуть в нужную сторону; да, и это действие не проходило даром, но ничего сложного из себя не представляло. Создать на траектории движения такого шарика нужный узел-событие — дело нетрудное, привычное. Другие экстры казались тяжелыми шарами из кегельбана, и с ними нужно было действовать с опаской и тонким расчетом — слишком легко шар скатывался в канавку.

Анджей любил играть в теннис, но умел и в кегельбан.

Сейчас же поблизости были не мячики, не шары, а три планеты, о которые слишком легко было разбиться в неосторожном движении. Три, только три — четвертую и единственно важную он не чувствовал.