Цена рока

— Папа! — из двери магазина вдруг несмело высунулась круглая девчачья голова, и кукольные глаза ребёнка расширились от шока. — Пап, не надо! Это я вчера сказала, где тебя искать! Вон ей! — она робко кивнула на старательно прячущуюся за машину Сьюзен.

— Папа? — ошалело переспросил Кейд, с трудом, но замечая сходство девчонки с молодым Данди. Золотистые кудряшки до плеч — настоящая принцесса. Кто бы мог подумать, что у такого урода родится такая прелесть. — У тебя дочь?

— Не твоего ума дело, — пробурчал Данди, но ружьё нехотя опустил. Повернувшись к дочке, совсем другим тоном попросил: — Милли, закрой дверь. Потом с тобой поговорим, — и она моментально скрылась в магазине.

У него есть ребёнок. Кейду было так сложно в это поверить, что от обилия мыслей лопалась башка. Когда-то он назвал бы её своей племянницей. Семья разрослась, но уже без него во главе. Девочке на вид лет тринадцать, подросток. Выходит…

— Когда ты о ней узнал? — не мог он сдержать болезненного интереса. Никак по срокам не сходилось. Дочку проходимец явно заделал ещё во времена «Сынов». Туров, оргий и концертов, пьянок и обдолбанных ночей.

Данди нахмурился, но видимо, голос девочки его сильно смягчил. Он сам достал из жилета сигареты, словно не собирался пристрелить пять минут назад за курение на парковке. Все басисты не от мира сего — это каждый музыкант знает. Кейд немного расслабился, напряжение отпустило подгибающиеся колени. Он ожидал гораздо худшего. Оглянувшись на Сью, взглядом пообещал ей нехилую порку, но она как-то по тупому давила улыбочки, облокотившись о дверцу машины. Ведьма.

— А это твоя? Великовата, — затянувшись, Данди подошёл ближе и милостиво протянул сигарету Кейду. — Или ты детей трахаешь теперь? Меня уже ничего не удивит.

— Это так, знакомая, — не найдя лучшего определения, обозначил Кей. В груди неприятно ущипнуло. А ведь могло быть. Всё у него могло быть, не хуже, чем у Данди.

Перед носом на стол кладётся тонкая непонятная полоска. Тупо пялится на неё, не мигая. Песок в глазах и муть.

— Это что? — во рту ужасно сухо, хочется пить. И жрать. А не обсуждать всякую херню.

— Это называется «добаловались», милый, — хихикает над головой Келли. Кажется, она счастлива. Счастлива, обретя проблему. Ему и так хватает головной боли с похмелья. Вздохнув, он тянется к карману куртки и не глядя вытаскивает пачку купюр. Лениво бросает поверх полосатого теста.

— Столько тебе хватит?

В те беззаботные и туманные годы он вообще редко думал. Каждый день был создан, чтобы дарить ему кайф: кайф от музыки, от девушек, от алкоголя, от крушения мебели в гримёрках. Когда уставал мотаться, была спокойная гавань Келли. Что не мешало ему также получать кайф от фанаток, которые в турах дрались за его постель. Или хотя бы за то, чтобы подкараулить его и отсосать в сортире. Самое сложное после гастролей — вывести хламидиоз.

А тут — у Данди дочь. Дочь, зачатая в этом содоме.

— Я не знал о ней, — всё же пояснил Данди, внося хоть немного ясности. — Я и мать-то её плохо помню. Ну, одна из. Мне письмо пришло, почти сразу после реабилитации — мамашка её от рака отбросила копыта, а меня вписала как отца. Милли тогда и пяти лет не было. Я приехал, сделал тест ДНК. Моя, сто процентов.

— Реабилитация? — тихо уточнил Кейд и как можно быстрей поджёг сигарету. Снова скрутило кишки виной. И не зря, потому что, судя по злобному взгляду Данди, тот хотел облить его ведром помоев.

— Год клиники. Сразу после Патлатого. Но я в завязках.

— А… Дин?

— Был со мной, — Данди шумно выдохнул дым, и кажется, морщины на его пожёванном временем лице проступили чётче. — Но у него не получилось. Сейчас живёт в Небраске, на ферме родителей. Периодически срывается и снова начинает долбить местный навоз. Когда мы говорили последний раз, он был в очередной клинике. У него уже не получится, Кейд. Он труп, такой же, как Грег. Благодаря тебе.

— Я не знал. Не знал, что так выйдет, — ему стыдно было смотреть Данди в глаза после услышанного. Столько дерьма принёс в их жизни, что хотелось выть от ненависти к себе и обо всех проёбанных шансах жить, а не быть ходячим трупом. — Пристрели меня, если тебе станет легче. Но я не хотел этого. Ты знаешь.