— Сью. Ты слышала, что я сказал? Я виновен в том, что случилось с твоей мамой, — Кей откровенно испугался спокойствию, с которым Сью кинула на стойку свой рюкзак. Так обыденно, будто услышала новостную сводку, а не откровение. Ни капли ненависти во взгляде, лишь какая-то обречённость в тоне:
— Я не глухая. Всё это случилось только потому, что Годзилла хотел тебе отомстить. Отомстить за вечер, когда ты защищал меня. Если решил дальше искать виноватых, то давай честно: он тут один. И это не ты. А дебилка, которая пришла в бар и принялась наживать себе врагов, — Сью вздохнула и прикусила губу побольней, изо всех сил борясь с дрожью в пальцах. Какая уже разница, кто и почему. Цепочку запустила она сама. И никакие самобичевания и вырванные волосы не вернут маму. — Мэй, аптечка? — голос звучал сухо и сипло.
— Сейчас принесу, — во взгляде Мэй на секунду мелькнуло неслыханное: уважение. Она многозначительно переглянулась с Данди и едва слышно шепнула: — Кто-то решил повзрослеть, — повысив голос уже для всех, добавила: — Парни, уберите эту тушу из моего бара. Бросьте где-нибудь поближе к мусорным контейнерам.
Кейда бесило, когда он чего-то не понимал. Думал, что знает о Сьюзен уже достаточно много, но теперь половину из того, что думал о ней раньше, приходилось подвергать сомнению. Он считал её ребёнком, но только сегодня увидел перед собой не девочку в затянувшемся пубертате, а кого-то нового и незнакомого: кого-то слегка старше и умней. Они с Данди быстро отволокли Газа к помойке, Мэй елозила шваброй по полу, вытирая кровь, а Сью без лишних разговоров усадила Кея на стул в дальнем углу зала и открыла аптечку. У него даже сопротивляться сил не осталось, пока выискивал в ней следы подавляемой злости.
— Ты же сегодня планировала сходить в универ, — несмело напомнил он ей, нарушая повисшее молчание.
— Планы могут меняться. Ты же наверняка не планировал сегодня никому бить морду, — она смочила перекисью ватный тампон и решительно приподняла его голову за подбородок, чтобы на ранку под глазом упал свет ламп.
Ему не показалось — хоть её движения были резкими, но когда пальцы запорхали над царапиной, мягко стирая кровь, в них не было желания сделать больно. Наоборот, Сьюзен казалась нежной. Было не очень удобно, и Кейд раздвинул ноги пошире, чтобы она могла встать между них и подобраться ближе. Взгляды пересеклись: они не могли говорить до конца откровенно, пока рядом греет уши Мэй, а Данди у стойки потягивает пиво. Снова пришлось общаться невербально. «Я скучал», — несмело положив ладонь на её талию, притягивая к себе. Тут же морщится от того, как щиплет перекись: будет синяк, но это мелочи. Сью вздохнула и свободной рукой, едва касаясь, провела кончиками пальцев по его мягкой щетине, вызвав мурашки облегчения. «Я тоже».
— Уверена, что всё в порядке? — всё же сипло спросил Кей, когда она снова переключилась на ранку. Там не более чем царапина, и он бы плевать на такое хотел, но был готов терпеть заботу от неё, лишь бы она была ближе. Вкусно пахнущая карамелью, такая маленькая по сравнению с ним, что его ручищей можно переломить её пополам — но вместо этого он просто наслаждается теплом. Лишь бы она его не возненавидела.
— Я же сказала, что да. Как будто я впервые узнаю о том, какое мутное у тебя прошлое, — она горько усмехнулась, дёрнулась красная полоска на скуле. — Но во всём этом твоей вины ничуть не больше, чем моей. Прекрати уже делать себя виноватым в любом дерьме, которое происходит вокруг. Иногда… иногда мы просто ничего не можем исправить, — голос понизился до шёпота, но их уже никто и не слушал: Мэй ушла в подсобку, хозяйничая над беспорядком в зале, а до Данди вряд ли доносился хоть звук.
— Почему мне кажется, что речь уже не о Годзилле?
Сьюзен закусила губу, мысленно отругав себя за длинный язык. Ну да, попробуй скрыть от него хоть что-то. Отбросив на стол розовую ватку, она скептично осмотрела царапину, вряд ли требующую ещё хоть какого-то ухода. Лихорадочно соображала, как теперь выкрутиться, но потом просто расслабила плечи. Кейд подал ей отличный пример, когда не стал сочинять ничего, сказав правду. Пусть это тяжело, но честно.
— Я не пошла на занятия, потому что не хочу фальшивого сочувствия. Потому что мне нахрен не нужен никакой диплом магистра, и никогда не был нужен — его хотела мама. И потому что отец так и не просох. Глушит всё, что горит. Он сегодня утром впервые увидел, что стало с моим лицом, — на секунду жмурится, вдыхая поглубже. Пахнет табаком и кофе, и этот запах действует успокаивающе, как и руки на талии, приятно греющие через ткань футболки.
А говорить правду так здорово. Так правильно.
— А что стало с твоим лицом? — спокойно спрашивает Кейд, притягивая её уже критично близко. Высоты его роста даже в сидячем положении хватает, чтобы приблизить губы к её уху, вызывая мурашки на коже выдохнув: — Ты стала такой красивой… настоящей.