Цена счастья

Так как мистер Монксли, сидевший до этого в Зеленой гостиной, был занят тем, что мысленно сочинял и репетировал свою вступительную речь этот совершенно неожиданный вопрос сбил его с толку. Он заморгал и забормотал, заикаясь:

— Он не от-отвратительный. Он очень м-модный.

— Чтобы я его больше не видел! Что тебе нужно?

Задетый за живое, мистер Монксли не знал, что сказать. С одной стороны, юноше очень хотелось защитить собственный вкус в области жилетов, с другой — ему был предоставлен шанс произнести свою вступительную речь. Он выбрал второе, еще раз глубоко вздохнул и начал на высокой ноте и излишне торопливо:

— Кузен Ротерхэм! Вы можете не находить приятным мой визит, вам может не понравиться то, что я должен сказать, вы можете не захотеть отвечать мне. Но тем не менее вы не можете меня прогнать. Мне необходимо…

— А тебя никто не гонит.

— Мне необходимо побеседовать с вами!

— Ты уже беседуешь со мной и наговорил довольно много. Сколько тебе нужно?

Задыхаясь от негодования, мистер Монксли сказал:

— Я приехал не за деньгами! Мне не нужны никакие деньги!

— Боже мой! Неужели у тебя нет долгов?

— Нет! Во всяком случае, больших, — поправился юноша. — И если бы я не должен был ехать сюда, в Клейкросс, денег у меня в кошельке было бы достаточно. Естественно, я не ожидал таких расходов. Невозможно жить экономно, если ты вынужден ехать через всю страну, но это не моя вина. Сначала я нанял лошадь до Олдерсгейта, потом купил билет на почтовый дилижанс, затем надо было дать чаевые охране и, конечно, кучеру. Наконец, нанял фаэтон, который довез меня сюда из Глостершира. А в результате я вынужден просить у вас дать мне деньги вперед из моего содержания на следующий квартал, если вы, разумеется, не захотите мне их ссудить. Вы, наверное, думаете, что мне следовало бы путешествовать в почтовой карете, но…

— Я так сказал?

— Нет, но…

— Тогда подожди, пока я сам скажу тебе это.

— Кузен Ротерхэм! — снова начал мистер Монксли.

— Мы не на общественном собрании. Не провозглашай «кузен Ротерхэм» всякий раз, когда открываешь рот. Скажи все, что хочешь, как нормальный человек, и садись.

Мистер Монксли побагровел, но послушно уселся, нервно кусая губу. Он гневным взглядом уставился на своего опекуна, развалившегося в кресле и поглядывавшего на него с легкой усмешкой. Юный Монксли приехал в Клейкросс с решительным намерением обличить проступки Ротерхэма, и, встреть его маркиз на пороге, он изложил бы свое дело с достоинством, красноречиво и убедительно. Но сначала его заставили ждать почти двадцать минут, потом он был вынужден забыть о своем ораторском красноречии и признать, что денежная ссуда оказалась бы весьма кстати, а если говорить по правде, то просто позарез необходима. А теперь его призывали к порядку, будто он какой-то школьник! Все это остудило пыл мистера Монксли, но когда он смотрел на Ротерхэма, ему вспомнились все обиды, которые он терпел от него, все болезненные уколы, которые маркиз нанес по его самолюбию, и чувство обиды придало ему новые силы.

— Все накладывается одно на другое! — внезапно воскликнул он, стиснув руки между колен.

— Что же именно?

— Вы сами прекрасно знаете. Возможно, вы думаете, что я не осмелюсь сказать вам это, но…

— Если я что-то и думал, то теперь признаюсь, что ошибался, — усмехнулся Ротерхэм. — И в чем ты, черт возьми, меня обвиняешь? — Маркиз почувствовал, что его воспитанник очень взволнован, и поэтому спросил того с повелительной интонацией, хотя и не очень сурово: — Ну же, Джерард! Соберись с мыслями! Что, по-твоему, я натворил?

— Вы сделали все, что могли, чтобы разбить все мои надежды, — ответил мистер Монксли, еле сдерживая свое негодование.

Лорд Ротерхэм выглядел ошарашенным.

— Очень убедительно! — сухо заметил он.

— Это правда! Вы никогда не любили меня. Не любили потому, что я не желал охотиться, заниматься боксом, играть в крикет, или стрелять, или… в общем, делать то, что нравится вам, за исключением рыбной ловли. Да и ее я люблю не благодаря вам, потому что вы запрещали мне пользоваться вашими удочками, будто я хотел сломать их… я имею в виду…

— Ты имеешь в виду, что я приучил тебя не трогать мои удочки без разрешения! Если это пример того, как я разрушил твои надежды, то…

— Хорошо, пусть это не пример! Только я… я бы даже не вспомнил об этом, если бы не все остальное. Одно к одному! Когда я уехал в Итон и у меня была возможность провести летние каникулы под парусом с друзьями, смог я уговорить вас дать мне на это разрешение? Нет! Вы послали меня к этому несчастному репетитору только потому, что мой преподаватель сказал, будто я не сдам первый экзамен на звание бакалавра в Кембридже. Много он понимает! Однако вы предпочли поверить ему, а не мне, потому что всегда получали злобное удовольствие от того, что разрушали мои планы. Вы знали, что я хочу поступить в Оксфорд вместе с моими друзьями, но послали меня в Кембридж! Если это была не злобность, то что тогда?