Цена счастья

Неужели она свободна? Так что же, она оказалась жертвой чьей-то бесчеловечной шутки? А как же тогда туфелька Луизы, валявшаяся под диваном, что означает эта зловещая улика?

К дому вела тропинка, вившаяся меж кустов. Эмма не решилась идти через двор, ибо возле угасающего костра толпились незнакомые люди. Так вот в чем дело: загадочное сияние, озарившее сумрачную каморку над конюшней, было всего лишь отблеском костра, который, видимо, разожгли забавы ради.

На фоне мирного обыденного течения жизни кошмар минувшей ночи представлялся каким-то театром абсурда. Эмма, боясь, что незнакомые люди увидят ее в таком плачевном состоянии, хотела незаметно проникнуть в дом, скорее найти Барнаби и рассказать ему о важной улике, которая могла послужить ключом к тайне исчезновения бедной Луизы. Когда же она примет теплую ванну, выпьет горячего чаю — тогда поверит, что избавилась от ночного кошмара, который мог стоить ей жизни…

Поверит ли Барнаби, когда она расскажет ему о своих немыслимых приключениях? Но у нее есть убедительные доказательства: глубокий порез на руке, внушительный синяк на виске и следы веревки на запястьях. Барнаби просто будет вынужден поверить жене, и тогда он приложит все усилия, чтобы расследовать преступление неизвестного пока маньяка.

Эмма уже видела крупные заголовки на первых полосах газет: «Дело об исчезновении женщин». В основном хорошеньких, или, как говорят в Кортландсе, красоток. Жозефина, Сильвия, Луиза, Эмма… Но ей чудом удалось спастись.

А еще неопознанные останки юной незнакомки, отрытые в поле…

Дорога от конюшни до дома показалась Эмме бесконечно длинной и тяжелой. Она увидела у главного входа в особняк Кортов несколько машин, но людей рядом с ними не было. Ей удалось незаметно проскользнуть по гравиевой дорожке и, словно призрак, явившийся из небытия, возникнуть в холле.

Не сделав ни шагу, Эмма замерла, не веря своим глазам. На полу стояла клетка для птиц, в которой красовался изумрудно-зеленый попугай с красным клювом, висевший вниз головой.

Эмма протерла глаза, опасаясь, что у нее начались галлюцинации. Но птица оказалась живой и весьма общительной: стоило Эмме просунуть в клетку палец, как попугай, изогнувшись, попытался дотянуться до него клювом. В воздухе был разлит тонкий запах дорогих французских духов, на спинке стула накинута меховая шубка. Из гостиной донеслось легкое позвякивание — видимо, браслетов? — затем послышалось кокетливое сопрано:

— Дорогой, у меня и в мыслях не было преподносить тебе сюрприз, заявляясь в дом среди ночи. Такие забавы не в моем вкусе. Но ты не ответил на телефонный звонок, и я разволновалась. А когда я приехала в Кортландс, то увидела, что здесь бродит целая орава полицейских. Что происходит?

— Слава богу! По крайней мере, хоть ты объявилась! — В голосе Барнаби звучало не только облегчение, но и искренняя радость; Эмма насторожилась.

— Дорогой, не могу тебе передать, как мне жаль, что я не сумела забрать детей на каникулы. Но мы заблудились в верховьях Амазонки и бродили по зарослям несколько месяцев. Я не могла даже послать телеграмму. Гарри убеждал, чтобы я не тревожилась, но в дебрях Южной Америки было так неуютно, что я не могла думать ни о чем, кроме назойливых москитов, ядовитых змей и прочей мерзости. Барнаби, ты меня совсем не слушаешь. Ты не рад меня видеть? Что здесь, черт возьми, случилось?

— Эмма пропала.

— Прости, но я не знаю, кто такая Эмма. Если она молода и привлекательна, тебе следовало бы поискать ее в той убогой дыре, куда заманил меня один из твоих братьев. Бр-р-р. Такое любовное гнездышко не по мне. Кажется, там когда-то застукали твою мать: она предавалась любви с грумом. Какая неразборчивость!

— Мать?! — изумился Руперт и залился смехом. — Узнаю Жозефину: она не упустит возможности возвести напраслину на добродетельную женщину.

— Где это место? — вскинулся Барнаби.

Эмма медленно вошла в комнату. По вытянувшимся лицам мужчин она поняла, что отвратительно выглядит — так же, как и чувствует себя.

— В этой конуре точно жил грум, — заметила Эмма, словно давно принимала участие в разговоре. — Он спал на диване и любовался красной скатертью с кисточками. Только одна вещица оказалась лишней. Женская туфелька. Боюсь, она принадлежала не твоей матери.

И снова ей почудилось, что она грезит. Ее сознание как бы раздвоилось. Она не сомневалась, что находится в Кортландсе, об этом неопровержимо говорили батальные сцены на стенах и высокомерный нос мраморного прадедушки Корта, выглядывавший из-за двери. Она ощущала пристальные взгляды троих потрясенных мужчин: Барнаби, Руперта и Дадли, и бесстрастный взгляд стройной брюнетки, Жозефины, которая, к счастью, жива и невредима. Даже если Барнаби все еще любит свою первую жену, Эмма не желала этой женщине того, что она, к своему стыду, подозревала. Но все по-прежнему казалось грезой. Даже когда Барнаби, отчаянно воскликнув «Эмма!», кинулся к ней и заключил в объятия, Эмме не верилось, что подобное чудо происходит наяву. Она так мечтала о встрече с мужем, что продолжала сомневаться, не сон ли это?