Цена Шагала

- Именно. Если я прав, а я редко ошибаюсь, не в свои сани ты метишь. Переедут полозьями, и следа не останется.

- Ну, это мы будем посмотреть, - сказал Трегубец, немножко бравируя.

- Кто посмотрит, а кто полежит, - ответил Пакин, мрачнея.

- Хорошо, Дима, - перешел на более спокойный, дружеский тон Трегубец. - Представим, что ты прав - только представим, - и завязки у него с этим делом плотные. Откуда у него дровишки-то?

- Ты имеешь в виду технику? - переспросил Пакин.

- Естественно.

- Это государственные дела.

- А поприжать его, чтобы он занервничал, невозможно?

- Я в эти игры не играю, - ответил Пакин.

- Не ерепенься, обожди. Я же не имею в виду, что у тебя есть прямой выход на министра обороны.

- А и был бы - не пошел бы, - ответил Дмитрий Владимирович.

- Меня другое интересует. Ну, государственные игры - государственными. Но должен же человек себе что-то в карман прятать.

- Думаешь, от государства ничего не укроешь? - усмехнулся Пакин.

- Я не об этом. По нынешним временам, по их характерам - ну, никогда я не поверю, чтобы сделки они все честно между собой проводили.

- Хочешь сказать, что Ермилов может работать еще и в темную, на свой карман, так сказать?

- Вот, вот, вот.

- Есть глухие сведения, - поморщился Пакин, - только и это тебе не по зубам.

- Говори, говори, не томи.

- Понимаешь, Васенька, в его окружении мелькает один темный человечек. Такой Цуладзе - ничего не говорит тебе это имя?

- Грузин какой-то? - спросил Трегубец.

- Грузин-то грузин, да не совсем. Зовут этого Цуладзе Аслан.

- Ну и что? Нормальное грузинское имя.

- Не грузинское имя: у него, понимаешь ли, отец грузин, а мать - чеченка.

- Опаньки! - сказал Трегубец. - Намекаешь на связи?

- Намекаю, намекаю. Он, конечно, не очень светится, да и вообще в Москве бывает наездами, но человек весьма занятный: то его в Тбилиси видят, то он в Грозном появляется, а то в Париже возникает. И приблизительно раз в месяц с твоим Ермиловым встречается, перезванивается, беседует, одним словом.

- Ты хочешь сказать… - начал Трегубец.

- Я ничего не хочу сказать. Но если бы тебе удалось каким-то образом их теплую компанию нарушить, может быть, это тебе и помогло бы.

- А ты?

- На мою помощь не рассчитывай. Я как машина-компьютер: ты у меня спросишь, - если, конечно, пароль знаешь, - я тебе расскажу. А бегать за бандитами я не умею.

- Как мне найти этого Цуладзе?

- Эх, подведешь ты меня под монастырь, Василий Семенович!

- Ты же меня знаешь, Дмитрий Владимирович, я - человек-могила.

- Вот в одной с тобой и окажусь. Я тебе так скажу: встреча эта у нас с тобой последняя, более мне не звони, и я к тебе не подойду. А если и напорешься, я тебя не узнаю.

- Уяснил, - ответил Трегубец.

- А теперь тебе - мой прощальный поклон, запоминай. - И, едва шевеля губами, Пакин назвал Трегубцу номер мобильного телефона Цуладзе. - Все, - сказал он, завершив диктовку. - Запомнил?

- Запомнил, запомнил, - ответил Трегубец.

- Я ухожу. За обед, извини, расплатишься сам.

- За твои добрые слова я бы тебя еще тремя обедами накормил.

- В следующей жизни, - ответил Пакин. - Будь.

Он поднял со стула видавший виды ветхий портфельчик, быстро накинул кашне, курточку, и был таков.

«Да, - сказал себе Трегубец, выливая остатки водки, которую им принесла официантка, в рюмку, - недаром говорится: «многие знания - многие печали». Ладно, господин Ермилов, посмотрим, кому чару пить, кому здраву быть».

- Эй, девушка, будьте добры, посчитайте мне, - подозвал он официантку.

Если для Сорина и Трегубца день оказался насыщенным и интересным, то Геннадию Андреевичу он принес осложнения. Прослушав сообщение Павла о происшедшем в сквере у андреевского памятника, он сразу же понял, что спутал его пасьянс следователь по особо важным делам Трегубец. «Больше некому, - сказал себе Геннадий Андреевич. - Что-то мне этот мент стал надоедать. На Полозкова в данном случае надежда не велика: что старик может? Уволить? Как бы не за что: пойди докажи его участие. Постращать, выговор влепить? Да мне это не спасение. Нет, конечно, мне надо подходить кардинально. Жалко, Славочки нет: вот уж кого совесть не мучила. Паша, конечно, мальчик тоже расторопный, но слишком молодой еще. Тут надо что-то хитренькое придумать, чтобы комар носа, так сказать… Впрочем, валить его сразу нет резона. Раз Сорин к нему попал, значит, из цепких ментовских объятий вряд ли скоро вырвется. Мне бы поговорить с этим, как его? - Он покопался в досье, скопированном с личного дела Трегубца, и нашел имя. - Василием Семеновичем. Мне бы с этим Василием Семеновичем потолковать сперва, куда же он этого юношу заныкал. Ох, нервно все это, глупо, а отступаться нельзя».