Цена Шагала

— Не могли бы мы говорить не на проходе? — спросил Андрей.

— Хорошо, пройдемте в офис, — пожал плечами Рахлин. — Прошу.

И Андрей вошел в деловую часть галереи. Там действительно располагалось несколько мягких уютных диванов, небольшой журнальный столик, на котором стояла массивная хрустальная пепельница, а в углу высились три шкафа со справочниками и каталогами по искусству. Андрей уселся, Рахлин же продолжал стоять, пристально глядя на пришедшего.

— Так что же вас привело ко мне? — спросил он.

— Понимаете, — сказал Сорин, — по воле обстоятельств в моем распоряжении оказалось несколько картин, в частности Марка Шагала, Василия Кандинского.

— Набор превосходный. А кто подтвердит, что это подлинные вещи?

— Еще в Москве я показывал их экспертам, — ответил Сорин. — У них работы не вызвали сомнений.

— Кто же их смотрел?

— Свидерская.

— Вот как? — поднял бровь Рахлин. — Сама Свидерская? Это серьезный эксперт.

— Да-да, именно она. Хотя, конечно, документальных подтверждений у меня нет, но я надеялся здесь, в Европе…

— А как к вам попали картины? — прервал Сорина Рахлин.

— Это долгая история, мне не хотелось бы занимать ваше время. Скажем, они мои.

— Контрабанда?

— Ну, до некоторой степени. Вы же знаете российские законы.

— И что вы хотите?

— Как и все, — улыбнулся Сорин, — продать.

— Молодой человек, — начал Рахлин, — я бизнесмен честный и не связываюсь с контрабандой.

— О-хо-хо, — вздохнул Сорин. — Знаете, что-то подобное я уже слышал, и не так давно.

— От кого же?

— Да от одного лондонского антиквара.

— Вы были в Лондоне?

— Да. И пытался там продать свои работы.

— Отчего же не продали?

— Не сложилось, — ответил Сорин. — Не сошлись в цене, — добавил он.

— Ну, что я вам могу сказать… Вы представляете себе цены на такого рода картины?

— В той или иной степени.

— Понимаете, какую работу надо провести, чтобы подтвердить их подлинность…

— Я понимаю, понимаю, — прервал Рахлина Сорин. — Скажите одно: вам интересно или нет? Если нет — я просто пойду.

— Ну, почему не посмотреть, — улыбнулся Рахлин. — Я картинки люблю смотреть. Привозите, поговорим.

— Сделаем так: я приеду завтра с фотографиями, на которых укажу точные размеры. Вас устроит такой подход?

— Живопись надо смотреть в натуре.

— И все-таки, давайте сначала на фотографиях. Будем исходить из того, что работы подлинные, и вы мне сначала назовете цены — ориентировочно, я не прошу вас о точности. А если меня устроит порядок предложенных вами цифр, мы перейдем ко второй фазе нашего сотрудничества.

— То есть посмотрим работы в натуре?

— Угу, — кивнул Андрей.

— Оставьте свой телефон. Как мне с вами связаться? — спросил Рахлин.

— Незачем, — оборвал его Андрей. — Я сам вам позвоню.

— Ну-ну, — произнес владелец галереи и, покопавшись в кармане, вытащил визитку. — Держите. Значит, завтра, часа в два-три, я жду вашего звонка.

— Всего доброго, — произнес Сорин и поднялся.

— До встречи, — с прохладцей ответил ему галерист.

Едва Сорин вышел за порог, Рахлин схватился за телефон и принялся быстро нажимать на кнопки, но вдруг оборвал себя и положил трубку на место. «Не может быть, — сказал он себе. — Вот это фарт!» Буквально вчера вечером, выпивая со своим знакомцем Геной Ермиловым, он выслушал от того нервную печальную историю об исчезновении якобы принадлежащих ему, Ермилову, полотен авангарда: какие-то путаные рассказы о молодом журналисте, бегающем от Ермилова по всему миру, о проблемах, возникших в связи с поиском картин, вялые просьбы помочь, если вдруг, паче чаяния, к нему, Гоге, обратятся, и тому подобное. И — на тебе! На следующий же день этот парень (а в том, что пришедший был именно тем, кого ищет Ермилов, Рахлин не сомневался) появляется у него в галерее. Вот это фарт!

«Сообщить Гене? Да зачем! Он начнет волну гнать, еще вспугнет. А коли не вспугнет, вещички прихватит, и мне от того никакой пользы. Нет-нет, здесь надо хитрее. Работки, судя по всему, подлинные, раз Гена так о них печется, и паренек уже стреляный: судя по его ленивым намекам, хлебнуть успел. Значит, сыграть с ним надо в полчестности, работы я приберу, а потом Гене их и подставлю. За полную стоимость, может, и не получится, а процентов за семьдесят он их возьмет: все же серьезный навар. А мне между пятьюдесятью пареньку и семьюдесятью Гениными — двадцать процентов. Свои двести-триста тысяч сделаю, а больше и ни к чему. Нет, Гена, извещать я тебя не буду. А вот прокачать ситуацию, наверное, стоит». И он вновь взялся за телефон.

Однако в этот момент из другого отсека офиса в гостевую часть вошла фройлен Лота, Гогин референт и, по совместительству, любовница.

— Гога, — спросила она, — извини: что это за русский?

— Это, Лоточка, интересный русский, — ответил ей Гога. — Очень возможно, что мы с тобой скоро станем обладателями серьезных произведений российского авангарда.

— Русский авангард? — вздернула брови Лота. — Почему теперь все интересуются русским авангардом?

— Кто — все?