Цена слова

Дверь за спиной захлопнулась, оставляя в мрачноватой комнате небольшого размера, едва ли не четверть обычной, общей хаты. Сумрак создавали шторы, что висели на окнах, скрывая решётки. Светильники вместо лампочек под потолком крепились с трёх сторон по бокам стен. На полу лежал ковёр. Пусть и не персидский, но присутствие ковра само по себе немало значило. В углу, возле умывальника с зеркалом, стоял холодильник, на нём DVD-проигрыватель и кипа дисков с записями шансона разных годов: Круг, Наговицин, Кричевский, Бутырка, Лесоповал. Зоновская поэзия.

Под окном одноместная кровать, что уже и не нары совсем. Хата была рассчитана минимум на четырёх человек, но обитал здесь один — пахан. Он сидел на мягком стуле за круглым столом и перевитые татуировками перстней пальцы разминались колодой карт. Глаза неотрывно следили за мной.

На вид авторитету было лет двадцать, по возрасту он уже не должен был находиться в СИЗО для несовершеннолетних, но за порядком кто-то должен был следить и здесь и подающего надежды вора посадили смотреть за паствой. Настоящим ворам по зонам нужна была информация. Кто идёт к ним по этапу во взросляки и кто-то должен был собирать информацию? Он и собирал. На вид рыжий, как я.

— Здравствуйте.

— Здоровей видали. Проходи, Викинг, не менжуйся [26].

Я скинул кроссовки и ступил на ковёр, подходя к столу и протягивая пакет.

— Не откажите в любезности принять, чем Бог послал, — улыбнулся я, понятия не имея, что надо говорить. В фене всё равно запнусь, а по-простому вроде как не принято.

То, что разулся и пришёл не с пустыми руками, проявив уважение, не прошло незамеченным. Рыжий авторитет принял пакет, отложил в сторону и кивнул.

— Садиться не предлагаю, и так сидишь… Присаживайся.

Молча плюхнулся на стул напротив, ожидая расспросов. Я пришёл слушать. Говорить будет он.

— В картишки перекинемся? — Подмигнул он.

— Не силён, — честно признался я. — Да и не на что играть, после суда одна квартира осталась. И вот какое дело, откажусь играть, проявлю неуважение, а соглашусь, так ведь и её лишусь.

Он хмыкнул:

— Умён, рыжий. Но мне нет дела до твоей хаты, не шулер я. Интереса ради перекинемся в «очко», пока рассказывать будешь. Держи колоду.

— Рассказывать готов. Только что именно? — Я взял колоду и раздал карты.

— Да заказ мне с воли пришёл, на перо [27] тебя посадить. Авторитетные люди просят, а ты вроде парень не плохой, за что мочить? Не пойму. А я не люблю не понимать. Вкурил?

— Вкурил. Это Михаилу Михайловичу Колчикову неймётся, что не вклепали «вышку». Вот он и подтянул все связи.

— И что за гражданин этот Колчиков?

— Да в двух словах и не скажешь.

— Так время до отбоя хватает. Ты расскажи, да я послушаю, а там и решим. — Он сделал многозначительную паузу, а я по первой партии как раз вытянул туза с десяткой.

Пришлось вспоминать, как всё начиналось. От деревни и до удара по затылку. Только про опустошённый счёт в банке промолчал, а то не то, что на перо…

Умнее надо быть. Про деньги со счёта и Колчиков не знает, пусть думает, что счёт закрыли в пользу государства со всей суммой.

Он слушал внимательно, не перебивая. Только дважды ходил до холодильника. Сам. На столе выросла запотевшая «чекушка» и тарелочки с закуской, вскоре появился и второй «пузырь».

Язык заплетался с непривычки. Я всё рассказывал и рассказывал, стараясь не терять контроля и следить за игрой, за манерами и тем, что говорю. Не сболтнуть бы по-пьяни лишнего. Это как проверка на прочность, своего рода тест.

Смотрящий если и хмелел, то виду не подавал. Только суровел, скулы напрягались, беглый взгляд стал смотреть как-то по-другому, оценивающе, словно с кем-то сравнивал. Под конец повести рыжий авторитет вздохнул, совсем по-человечески:

— Во жизнь, рыжий.

Я кивнул, полностью согласный. От хмелеющего сознания не укрылось и то, что авторитет грызёт губу. Думает, показывая мысли. Молодой всё-таки ещё. Взрослые авторитеты те поопытнее будут и бровью не поведут, а этот эмоциям подвержен. Как говорил Седой, этот он не убивал — вор. Честный вор в законе. И это в двадцать лет? Действительно, что за жизнь?

— В блатные пойдёшь?

Я в точности повторил то, что сказал Седому.

— Ну, дело твоё… Хотя, возможно ты и прав. С мужика спросу меньше. Он не лезет в дела блатных, блатные мужика без необходимости не дёргают. Ну, на малолетке полторашку перекантуешься; быков остепенишь, отморозь пелёночную поломаешь, смотрящим хаты будешь, и если всё путём пройдёт, во взросляке всё тем более чин чинарём будет. Я старшим отпишу. Заказ Колчикова отменят. Если здесь не накосячишь, с воли он тебя не достанет. А как выйдешь, я послушаю продолжение твоей истории… Она же ещё не закончилась?

Я ухмыльнулся, кивнул, последний раз поднимая рюмку. Закусив колбасой, посмотрел ему в глаза:

— Благодарю за всё, пора и до хаты. Я пойду?

— Иди, Викинг, иди.

Я, борясь с головокружением, поднялся и, пошатываясь, добрёл до кроссовок.

— И запомни одно, рыжий. Как откинешься, никогда, ни при каких обстоятельствах не играй больше в карты с такими, как я.

Я кивнул.

— Благодарю за науку.

И заколотил в дверь.