Цена слова

Готика, барокко, модерн, ренессанс. Эпохи возрождения и тёмные века. Время словно смешалось, скинув в кучу все достижения и красоты времён, приправив блюдо изысками нового времени.

— Куда всё-таки едем, сэр? — Обронил бородатый таксист с акцентом на английском. Официальный язык монархического королевства Испании — испанский, его мало волновал.

— К морю! — Не удержалась Оксана, выкрикнув на арабском.

Я поймал пристальный взгляд карих глаз в зеркальце заднего вида. Брови таксиста срослись на переносице. Наполнился подозрением с головы до ног. Губы сдвинулись в плотную линию:

— Или говорите куда едем или выходите.

— Оксана, ты знаешь арабский лучше меня, переводи.

Девочка кивнула.

— Расслабься, нам надо на запад. В окрестности городка под названием Кастельо-де-ла-Плана, — сказал я.

Оксана перевела, выслушала ответ.

— Он говорит, что место не близкое. От Мадрида на запад, на побережье Средиземного моря. Ему придётся не спать всю ночь, чтобы нас довести.

— Скажи, его бессонница окупиться сполна.

— Он требует предоплаты.

Я достал пятисотенную купюру евро, похлопал по плечу и обронил на арабском:

— Вези. Вторую, как довезёшь. Третью, в каком состоянии довезёшь. Вези. Рыжие не врут после обеда. Привычка детства.

Он подмигнул и тронулся в путь…

Едва солнце показало краешек из-за моря, и небо разогнало мглу, как шины затормозили у домика с невысокой, плетёной оградой. Растения так плотно окутали забор, что я не видел досок.

— Приехали. Вот он твой дом. Тихое, спокойное место.

— Ага, спасибо, Саид. — Я протянул водиле ещё две розовенькие пятисотенные купюры, подхватил спящую дочурку, сумку и прикрыл дверцу.

— Удачи тебе, Рыжий Дьявол. Я расскажу своим детям, что подвозил героя, — огорошил Саид в открытое окно и отдал честь, как старшему по званию.

Вот же расслабился.

— Просто оставьте меня в покое, разведчики хреновы, — ответил я по-русски.

Саид принял за похвальбу и кивнул. Он больше ничего не сказал. Старенький Фольксваген бодро покатил в обратный путь или ближайшую гостиницу — отсыпаться.

Я застыл перед обветшалым двухэтажным домиком с обветшалой краской, посмотрел на покосившуюся калитку. Губы бесшумно прошлёпали:

— Ну вот, второй папа Денис Львович, по крайней мере, в одном зарубежном домике я побываю. Пусть нет бумаг, но я его выкуплю. Особнячок Чудиновых будет жить. Пусть и под немного другой фамилией. Но разве это важно? Подчиним, подлатаем, приведём в божий вид.

Я коснулся калитки. На втором этаже в доме зажёгся свет.

— Что? — Опешил я. — А кто здесь может быть? Дом должен пустовать и дожидаться хозяина. Или уже перепродал муниципалитет?

Пришлось будить Оксану.

— Дорогая, проснись. Тебе придётся немного постоять здесь. Я тебе сумку оставлю. Подождёшь? Папка быстро. Посиди пока в беседке или на качелях покачайся. Хорошо?

Ребёнок осмотрелся и недовольно сообщил:

— Они заросли. Тут всё в траве.

— Ничего, милая, мы всё исправим. Но сначала… просо подожди тут. — Я зашагал к входной двери.

Стучать не стал, прислушиваясь. Ни звука.

Заглянул в окно — в доме царил бардак. Дёрнул ручку двери — заперта.

Не спеша обошёл домик. На заднем дворе дверь оказалась открыта. Точнее её просто не было — лежала рядом на траве.

Как грубо. Некультурно. Придётся сломать кому-то палец за порчу имущества.

Вошёл внутрь.

На кушетке в зале в грязных кроссовках и с бутылкой на пузе храпел здоровый волосатый мучачос. На бедре пристёгнут револьвер. На полу стреляные гильзы. На потолке умельцами приклеена мишень для дартса. Даже навеяла воспоминания.

Мишень была расстреляна в лохмотья, как и потолок. Придётся делать навесные потолки.

Второй сломанный палец кому-то обеспечен.

Я подошёл, забрал кольт. Храп продолжался, обладатель храпа попутно жутко испортил воздух.

Пару секунд раздумывал над дальнейшей жизнью мучачоса, плюнул и поднялся по лестнице наверх. Здесь дело обстояло посложнее. Двое мужичков с сеточками на головах спали под одним одеялом. Боятся попортить причёски.

О, Господи, эту комнату придётся дезинфицировать.

Прошёл по коридору дальше, достигнув комнаты с зажженным светом. За трюмо сидела взлохмаченная, потрёпанная жизнью чернявая женщина. Тушь стекала по лицу вместе с потоками слёз. Коврик у трюмо усеяли шприцы. Дрожащие пальцы возились с бумажками, правили на столе белые дорожки.

Дорожки смерти.

Нет, если бы взлом, пьянство и даже гомосеков я бы ещё простил, насмотрелся на невольно «оголубевших» в зоне, а вот наркоманов в доме — увольте, господа.

Я вырос у неё за спиной, взял за тонкую шею. Мутные глаза поймали мой взгляд в отражении. Тупая ухмылка исказила довольно милое лицо. Она была под дозой и ничего не понимала.

Что ж, так даже лучше.

Хруст и белёсое тело свалилось на пол. Её исколотые руки с синюшными пятнами раскинулись, освободившись от плена нервов и ломки.

Я проверил револьвер — шесть пуль. В самый раз.