Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Тем не менее, даже попадая в самые отдаленные концы тогдашней ойкумены, оказываясь то в устье Днепра или Дона среди диких степных кочевников, то на побережье Галлии среди не менее диких кельтских племен, далеких предков теперешних французов, греческие купцы и колонисты никогда не забывали о своей причастности к эллинскому миру, к его культуре и языку, к его общим для всех греков святыням. Более того, именно здесь, среди чуждых языков и наречий, среди диковинных, а иногда отвратительных для эллина варварских обычаев и нравов это чувство кровной связи со своей далекой родиной, со своим народом переживалось особенно остро и напряженно. Можно сказать, что греки всюду возили за собой свое отечество, как улитка таскает с собой свою раковину. Ведь представление о родине у каждого из них было связано прежде всего с его родным полисом и его ближайшими окрестностями. А воссоздать эту малую родину где-нибудь на новом месте, хотя бы и в сильно уменьшенной копии было делом в общем не таким уж сложным. Все греческие полисы были более или менее стандартны по своей планировке и своему внутреннему устройству. Почти все они включали в себя один и тот же набор основных элементов: агору, служившую, как уже было сказано, рыночной площадью и местом народных собраний, городскую цитадель-акрополь с расположенными на нем храмами главных богов и правительственными зданиями, гавань с верфями и причалами, а в более поздние времена также театр, стадион и гимнасий — место для атлетических упражнений молодежи. Все эти стандартные элементы городской планировки бережно переносились из метрополий в колонии, и в результате там, в чужой варварской земле возникали новые полисы, иногда уступавшие породившим их греческим городам, иногда превосходившие их роскошью и размахом застройки, но в самом главном все равно повторяющие их. Можно сказать, таким образом, что греческий полис был удивительно мобильным социальным организмом, наделенным способностью к бесконечному самовоспроизводству или тиражированию во множестве экземпляров, что было одной из главных предпосылок необычайно широкой территориальной экспансии греческой народности.

Массовые миграции населения, в которых участвовали отдельные общины и целые племена, были и в древности, и в эпоху раннего средневековья в общем довольно обычным явлением. На этом фоне греческая колонизация архаической эпохи и даже новая еще более мощная ее волна, спровоцированная завоеваниями Александра Великого, не представляют собой чего-то совершенно исключительного. Но что было характерно именно для греческого мира и чему трудно подобрать сколько-нибудь близкие аналогии в жизни других древних народов — это чрезвычайно высокая подвижность отдельных индивидов. В странах Древнего Востока свобода пространственного перемещения личности всегда была крайне ограничена. Почти каждый человек, особенно находившийся на одном из нижних этажей социальной лестницы крестьянин-земледелец или ремесленник был чаще всего пожизненно прикреплен к своему месту жительства, к своей сельской общине, с другими членами которой он был связан своеобразной круговой порукой: за бегство одного из жителей деревни отвечали все остальные ее обитатели. Они же должны были брать на себя и все невыполненные беглецом повинности. В условиях «поголовного рабства», как называл такой порядок вещей Маркс, опиравшийся в данном случае на Аристотеля, относительной свободой передвижения обладали одни лишь купцы. Но и они могли переезжать из города в город, а тем более покидать пределы государства, лишь имея на то специальное разрешение властей. К тому же сами купцы на Востоке чаще всего были агентами какого-нибудь храма или же непосредственно зависели от царской власти.