Цена твоего молчания (СИ)

И стыд душит, не давая поднять глаза. И лицо снова горит, только эмоции на приятные не тянут даже отдаленно. А мир перед глазами смазывается, стремительно теряя краски…

Господи, за что? Чем я так провинилась, чтобы моя жизнь стала именно такой? Каждый раз, когда мне кажется, что все потихоньку налаживается, находится ложка — нет, не дегтя, субстанция смердит куда насыщеннее, — и все возвращается к той точке, откуда начался отсчет.

Вот только сейчас мне обидно донельзя. И слезы скапливаются в уголках глаз, вынуждая зажмуриться, чтобы не пролилось ни капли. В груди все сдавило с такой силой, что терплю из последних сил. Кажется, что если я сейчас не выплесну все эмоции, выжигающие органы изнутри, то просто растворюсь на мельчайшие частицы, как в самой едкой кислоте…

Мелькает желание грубо встряхнуть женщину у порога — назвать ее матерью сейчас даже про себя не получается, хлестнуть по щеке, за шкирку отволочь в ванну или в спальню — трезветь или отсыпаться, я еще не определилась. Но ужасаюсь сама от себя, стараясь отвлечься на ровное глубокое дыхание. Вдох…выдох…

Это моя жизнь.

Дерьмовая, но другой не дано.

Я справлюсь. И в этот раз. И в следующий.

Вот только переживу ту минуту, которая понадобится Владимиру, чтобы уйти.

И когда-нибудь обязательно выйду из этой квартиры, чтобы никогда не вернуться. Чтобы оставить все это за спиной, забыв навсегда…

Вдох…выдох…

Минута. Ровно минута, Настя. Ты сможешь.

Вдох…

— Ну что, куда нести? В спальню?

От голоса, прозвучавшего над ухом, едва не подпрыгнула, дернувшись. Чтобы тут же затылком впечататься во что-то твердое…

— Уф, — раздалось короткое сверху, а я испуганно обернулась.

— Прости, — пробормотала в искреннем раскаянии, но Вова всего лишь потирал нижнюю челюсть, так что большого урона, похоже, нанести не удалось.

— Ерунда, — отмахнулся парень, подтверждая мои выводы, а затем повторяет вопрос, — так что? Куда?

И ни грамма отвращения к происходящему. И недовольства не видно. И презрением не пахнет. Даже жалости не нахожу, хотя смотрю пристально и в глаза. А Вова и не думает отворачиваться, смело встречая мой внимательный с оттенком паранойи взгляд. Только улыбается чуть заметно, словно каждый день наблюдает явление пьяных родственниц на пороге. И таскает их пачками, не напрягаясь…

Я видела все сама, своими глазами. Но до конца поверить все равно не получалось.

— А ты разве не хочешь…в смысле, я пойму, если, — голос сорвался, и я закусила губу, переводя взгляд на его грудь. Черт, ну почему я до сих пор так на все это реагирую?! Когда научусь «держать лицо»?

— Уйти? Ты это хотела сказать? — молчу, но парень и не настаивает на ответе, продолжая сам, — нет, не хочу. И не собирался. И вообще, мне кто-то свидание должен. И поцелуй. И прогулку…

— Эй! — возмущенно вскидываю голову, встречая насмешливый взгляд напротив, — а ты ничего не путаешь? Когда я успела столько задолжать?

Напряжение исчезло, а легкая с ноткой иронии атмосфера, что царила между нами до прихода моей родительницы, постепенно возвращалась, щедро сдобренная моим облегчением и запредельной надеждой. Что в этот раз все будет иначе. А ведь парень и раньше показывал, что отступать не намерен…

— Извини, инфляция, произвол и грабительские проценты, — мне подмигивают, привлекая к себе. И я с судорожным вздохом встречаю крепкие объятия, чувствуя, как становится физически легче.

— Ну, что, операция «Миграция»? — звучит мне в затылок через полминуты, а я тихо смеюсь.

— Угу, — киваю, отстраняясь, — поехали!

Глава 12

— Быстро слезай!

— Нет, — а сама тянусь дальше, стараясь достать дальний верхний угол старой рамы, — мне еще чуть-чуть…

— Твою ж мать!

На щиколотках тут же смыкаются сильные пальцы, буквально пригвождая меня к месту. Я демонстративно фыркаю, пытаясь подергать то одной, то другой ногой, но в спину раздается еле слышное рычание, а хватка усиливается.

Из вредности протираю верхнюю часть оконного стекла весьма внушительных размеров, а потом показательно встряхиваю тряпку, бросая ее в стоящее недалеко от меня ведро.

Закрываю внутреннюю раму, с силой вгоняя верхний шпингалет на место, и изо всех сил стараюсь сдержать рвущуюся наружу улыбку, когда в спину доносится выдох облегчения.

Вторая рама поддается легче, и теперь уже я довольно вздыхаю — на сегодня работа закончена.

— И не рычи на меня! — с наигранной вредностью показываю парню язык, когда меня отпускают, позволяя повернуться.

Подоконники в здании высокие — приходится забираться ногами, так как моего роста не хватает, чтобы дотянуться до самого верха со старого стула. Но это обстоятельство, стопроцентно огорчившее бы в любое другое время, теперь несказанно радовало.

Потому что все мучения окупались тем, что с этого самого подоконника меня заботливо снимали…

— А ты прекращай изображать из себя камикадзе, — недовольно бурчит Вова, хмурясь, — ни страховки, ни решеток, нихрена! Дались тебе эти окна! Говорил же, давай я помою!