Цена утопии. История российской модернизации

А сделать это было возможно, только поставив все уровни управления под жесткий контроль и устранив все, что способствует беззаконию в деревне, позволяя общинному начальству манипулировать сельскими сходами и отдельными крестьянами (прежде всего – неорганизованность самих сходов).

Киселевская система управления, построенная на регламентации обязанностей всех – от министра до крестьянина, во многом, хотя далеко не идеально, соответствовала этим задачам.

За недостатком места я хочу сейчас акцентировать внимание на том, что особенно важно для моего изложения.

Киселев с самого начала заявил, что его приоритет – не интересы казны, а повышение благосостояния деревни. Достичь этого он намеревался «попечением» (читай: патернализмом), заботой о «нравственном образовании крестьян» и охраной тех прав, которые они имели, согласно Своду законов.

Необычен был и взгляд нового министра на податной вопрос в целом: «В России нельзя и скажу более, не должно в настоящем ребяческом ее положении стремиться к возвышению до последней возможности государственных доходов». А отбирать последнее у бедняка – значит выносить «приговор всякому будущему преуспеянию».

Апеллируя к Жалованной грамоте городам Екатерины II (1785) и другим законам, он трактовал цель своей реформы как переход «сельского состояния от неустройства к законному порядку, подобно тому, как Городовое положение дало устройство городскому состоянию». В случае успеха треть жителей страны получат «новое направление к нравственному и хозяйственному устройству».

Киселев был убежден, что, проводя столь масштабную перемену в жизни миллионов людей, «необходимо означить положительно пределы дарованных» им личных и имущественных прав, «указать ясно обязанности поселян и определить меру их ответственности, так как полная известность этих условий более или менее обеспечивает самую неприкосновенность прав, предупреждает нарушение обязанностей, устраняет произвол и служит залогом нравственного улучшения». Важную роль в этом сыграют также школа и «благонадежные священники».

Жизнь деревни регулировалась Сельскими полицейским и судебным уставами. Так, в первом из них было семь глав: 1) об обязанностях в отношении веры; 2) о соблюдении общественного порядка и Высочайших учреждений; 3) о сохранении правил нравственности; 4) об охранении личной безопасности; 5) о безопасности во владении имуществом; 6) о врачебном благоустройстве; 7) об охранении от пожаров. Все 112 статей устава были основаны на действующих законах.

Биограф Киселева отмечает, что его герой, «зная младенческое состояние народа, желал облегчить ему способ понять свои гражданские обязанности». Он считал эту задачу настолько важной, что распорядился о чтении Сельского полицейского устава в крестьянских училищах, а многие статьи устава были введены в тексты прописей.

В основе этих действий Киселева лежало убеждение в том, что «из полного рабства нельзя и не должно переводить людей полуобразованных вдруг к полной свободе».

Критики славянофильского толка отвергали необходимость Сельского судебного устава, считая, что крестьянам нужно было дать возможность судиться в своих делах на основании существующих у них обычаев.

Это замечание чрезвычайно важно не только само по себе, но и в контексте этой книги, поскольку за ним, как мы увидим, стоят два принципиально разных подхода к жизни крестьянства.

Тот или иной ответ на вопрос – судить ли по уставу (закону) или по обычаю – дает два варианта развития правосознания населения, а значит, и страны вообще.

Заблоцкий-Десятовский, считавший издание судебного устава «одним из лучших памятников законодательной деятельности графа П. Д. Киселева», заметил по этому поводу, что в странах, где судьи руководствуются обычным правом, как, например, в Англии, оно основано на прецедентах,

то есть на предыдущих судебных решениях, конечно, записанных. У наших крестьян ничего подобного не существовало. Оставить крестьян в отношении их домашнего суда, в особенности по проступкам, без всякого руководства, значило бы узаконить полный произвол, дать неограниченный простор диким, жестоким инстинктам необразованной массы.

Почему это правильная точка зрения?

Если мы хотим в конечном счете сделать из крестьян крепостной эпохи граждан благоустроенного, как говорили в XIX веке, государства, то в идеале они, безусловно, должны иметь единое правосознание, как в принципе его должны иметь жители любой страны – тем более такой огромной, как Россия.

Если же мы хотим получить историко-этнографический музей-заповедник русского обычного права, то можно и нужно культивировать в десятках тысяч общин на территории 5 млн км² Европейской России обычаи, что и произошло после 1861 года.