Цена вопроса

Поэтому он ковырялся в земле, пытаясь вручную вырыть котлован под фундамент. Физический труд, помимо всего прочего, позволял хотя бы какое-то время не думать о некоторых ужасных вещах. Например, о том, что несправедливая, ранняя смерть Алисы принесла ему не только (и даже не столько!) боль, сколько облегчение. Слишком непросто складывались их отношения, слишком много негатива выливала на него в последнее время эта ершистая, неуступчивая, колючая девочка, чтобы он мог испытывать искреннюю скорбь и горе потери. Вместе с тем Руслан понимал, что такие мысли недопустимы, и мучился постоянным чувством вины.

Мало того, имелся и ещё один повод казнить себя. Он знал, что предаёт Марусю.

Не только тем, что мало горюет о её дочери, но и навязчивыми, неотступными мыслями о другой женщине. Более неподходящего времени для романа на стороне невозможно представить, и Руслан из последних сил удерживался в рамках приличий. Но Ирина прочно поселилась в его снах и мыслях. Он бредил ею, постоянно опасаясь, что жена заметит его лихорадочно-возбуждённое состояние. Впрочем, опасения были напрасны, Маруся не видела рядом никого и ничего.

Не знал он, влюбленность это или просто физическое влечение. Сил анализировать свои чувства и желания не оставалось: нужно было их подавлять. А это получалось хуже и хуже. Его неодолимо влекло к Ирине, и если поначалу он худо-бедно маскировал свои визиты необходимостью, то вскоре оставил эти жалкие попытки. Они часами говорили обо всём на свете, не делая попыток к физическому сближению, однако прекрасно понимая, что день за днём приводит Руслана в здание поселковой администрации.

Его разрывало от переизбытка чувств и ощущений, а выхода из ситуации не было. Радость и упоение, которые переполняли Руслана, были круто замешаны на крови Алисы и слезах Маруси.

Гаже всего было то, что Руслан сам воспринимал эту ситуацию как неправильную. Он был твёрдо уверен, что нравственным мерилом в жизни является только одно: внутреннее приятие либо неприятие ситуации. Если ты сам, по своему убеждению, разрешаешь себе тот или иной поступок, если лично ты не видишь ничего предосудительного в своём поведении, то будешь продолжать так поступать. Роль общественного мнения сильно преувеличена. Толки, пересуды, осуждение окружающих неважны и второстепенны. Люди сколько угодно могут твердить: нельзя так унижаться! Или: нельзя столько пить! Пока человек сам не видит в происходящем ничего страшного, он будет продолжать жить по заведённому сценарию.

Маруся не знала про Ирину. Никто не осуждал Руслана и ничего ему не запрещал. Но сам-то он знал, что поступает вразрез со своими принципами. Да и шут с ними, с принципами! Ему не нравилось то, что творилось в его душе. Весь этот глупый щенячий восторг при виде хозяйки, непривычная крепкая зависимость от другого человека… Получается, его тянуло к Ирине помимо воли. Но тянуло с такой мощью, что он не мог сопротивляться. Изо всех сил балансируя на грани, не сдаваясь на милость победителя, воображал себя хозяином ситуации. И, конечно, отдавал себе отчёт, что это самообман.

Очередное утро началось для него с ощущения холода. Руслан открыл глаза и увидел, что окно спальни широко открыто и с улицы тянет сыростью: всю ночь лил дождь. Повернул голову и увидел, что Маруси рядом нет. Из кухни доносился звон посуды, стук ножа по разделочной доске, шум льющейся воды: жена уже встала и занимается завтраком. Он мог бы обойтись без творожников, булочек и омлетов, но понимал, что эти ритуальные действа – тот якорь, который позволяет ей удерживаться на плаву.

Зачем она всё-таки распахнула окно? Руслан решил не спрашивать. Встал с кровати, закрыл створки и натянул брюки с футболкой.

Телефонный звонок раздался, когда он выходил из ванны. Ирина. Даже не взглянув на экран, он уже точно знал, что это она. Научился отличать её звонки от всех прочих. Ему казалось, они звучат призывнее и вместе с тем настойчивей. Это и вправду оказалась она.

– Привет, – инстинктивно понижая голос и воровато глянув на дверь спальни, произнёс он. И тут же разозлился на себя: что он, школьник, который боится строгой матери? Ничего плохого не делает. Ну, позвонила ему глава администрации, что с того?! Оправдываться ни перед кем не требовалось, но он всё равно оправдывался. И ненавидел за это себя, свою слабость, глупую тягостную ситуацию, а больше всего – ни в чём не повинную, ничего не подозревающую Маруську.

– Доброе утро, – пропела Ирина, – не разбудила?

– Нет, – коротко рубанул он, не отвечая на приветствие. И в ту же секунду испугался, что (хозяйка) Ирина рассердится, обидится. Повесит трубку. Прекратит разговор.

Но ничего этого она и не подумала сделать. Не обращая внимания на его резкость, невозмутимо продолжила:

– Я ненадолго. Звоню напомнить: сегодня Осенний бал. На этот раз мы собираемся в кафе «Суперпицца». Начало в семь вечера.

– Сегодня что, уже тридцать первое? – растерялся Руслан.

– Уже, представь себе.