Цена вопроса

– Но мы не можем, – пробормотал он. Совершенно очевидно, что жена никуда не пойдёт. С момента гибели Алисы и сорока дней не минуло.

– Очень даже можешь, – твёрдо произнесла она, легко отмахнувшись от этого «мы».

– Но Маруся… – начал было возражать он.

– Ей и в самом деле лучше отдохнуть дома, – перебила Ирина, – а вот ты должен пойти. Развеяться немного. Тебе это пойдёт на пользу. А вреда никому не принесёт.

Руслан молчал.

– К тому же она вряд ли заметит, что тебя нет.

Он вздохнул.

– Это ненадолго, сможешь уйти, как только захочешь! Но игнорировать наши традиции неправильно: вам здесь жить. И потом, все откликнулись в тяжёлый для вас момент, помогли, кто чем мог, разве нет? Неужели хорошо будет наплевать на приглашение? – Она говорила тихо и мягко, голос её звучал успокаивающе, но тем не менее чувствовалось, что отступать Ирина не намерена.

И он быстро сдался. С радостной готовностью принял её аргументы. Наверное, ему слишком сильно хотелось пойти, чтобы он продолжал отнекиваться и сопротивляться. Требовалось отвлечься, вырваться из похоронной тишины унылого безмолвного дома. Он не мог больше натыкаться на потерянный, пустой Марусин взгляд. Невыносимо было видеть худое бескровное лицо, на котором застыло отсутствующее плаксивое выражение. Руслан устал от пригибающего к земле чувства вины, горестных мыслей, бесконечных сожалений, самоедства и изматывающей борьбы с самим собой.

Он вышел в гостиную, автоматически поздоровался, сел за стол. Маруся прошептала ответное приветствие, привычным движением наполнила чашку мужа горячим ароматным напитком, плеснула туда сливок, придвинула к нему блюда и тарелки с едой. Тихо примостилась напротив, обхватив тонкими пальцами чашку. Её кофе давно остыл, и пить его она не собиралась. Оба привычно погрузились каждый в свою тишину. Неожиданно для себя Руслан вдруг проговорил:

– Зачем ты открыла окно? Достаточно было и форточки. Сейчас ведь уже не лето. Холодно.

Она некоторое время смотрела на него тупым недвижным взглядом, словно не понимала смысла сказанного. Потом разомкнула губы, с заметным усилием ответила:

– Я не открывала. Думала, это ты. Проснулась, а оно нараспашку. И не стала закрывать. – Маруся вздохнула и повторила: – Думала, это ты.

– Ладно, забудь. – Руслану больше не хотелось продолжать этот псевдоразговор. Не беседа, а какое-то бессмысленное подобие. Ни смысла, ни интереса, ни необходимости. Не общение, а птичий клёкот. Или лягушачье кваканье: так же пусто, не важно, не нужно. Он точно знал, что не открывал окна, а жена, видимо, просто забыла. Она сейчас многое забывала, путала, не замечала. К чему об этом говорить?

Глава 9

Маруся раскрыла глаза в густой темноте и сразу поняла, что Руслана нет рядом. Она была одна в их огромной кровати. Повела глазами влево: на электронном циферблате зелёным огнем горели цифры, показывая половину второго ночи. В комнате снова было холодно: наверное, окно опять открыто. Руслан ушёл. Но куда? Почему без неё? Она привыкла, что в последнее время днём муж всегда старался уйти из дома: отправлялся на задний двор, занимался строительством, уезжал по делам. Маруся понимала его желание отвлечься, смутно сознавала, что он бежит от неё, от того, какой она стала, но не обижалась. И не могла сделать над собой усилие, чтобы попытаться вернуть их близость.

Однако ночами Руслан неизменно был здесь, в этой комнате. Она чувствовала его прикосновения, слышала сонное дыхание. Но только не теперь. Она резко села в кровати, отбросила в сторону согретое теплом её тела одеяло и спустила ноги на пол. Протянула руку, нашарила на стене клавишу выключателя и зажгла свет. Лёгкая тюлевая занавеска пузырилась и вздувалась: так и есть, окно распахнуто. Маруся подошла к нему, захлопнула створки, задёрнула плотные тёмные шторы и растерянно огляделась, словно видела эту комнату впервые.

Из головы не шёл неприятный сон, который она только что видела.

Ей снилось, будто у неё во рту крошатся зубы. Она вытаскивает их один за другим, по кусочкам. Выламывает из сведённых судорогой челюстей. Все руки в крови, солёная жидкость наполняет рот, стекает по пальцам, ручьём сочится по подбородку.

Потом картинка внезапно меняется. Рядом – мама. Но их словно разделяет толстое глухое стекло. Мать что-то говорит, даже кричит, нервно размахивает руками, тычет куда-то пальцем. Маруся силится расслышать мамины слова, но никак не может понять, чего от неё хотят. Ольга Петровна сердится, хмурится, она расстроена тем, что до дочери не доходит смысл её слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникает Алиска. Девочка, наоборот, ничего не говорит Марусе. Молчит и смотрит. Укоризненно, грустно и почему-то жалостливо.